— Не паясничай, — поморщился Волков, — И не пытайся умничать. Тебе это очень не идет.
И снова он пытался делать это — принижать её, намекая на отсутствие разума. И если раньше Лену это задевало, а временами даже сильно ранило, то теперь же она просто наблюдала за ним с выражением вежливого любопытства на лице. Ефим сумел переубедить её, неоднократно доказывая, какая она уникальная и, что важно, умная девушка. И все попытки мужа пролетали мимо, не достигая адресата.
И Лена поняла — она больше не боялась его. У Константина больше не было над ней власти. Он мог говорить и делать что угодно — мог даже ударить её, если вдруг бы ему пришло в голову решить проблему таким варварским и низким способом. Девушке было всё равно. Она смотрела на мужа — и не чувствовала ничего. У Волкова больше не было власти над ней.
Она впервые за всю их семейную жизнь ощутила себя хозяйкой положения. Спокойная, как удав, Лена наблюдала еще какое-то время за теряющим самообладание мужем, прежде чем спокойно произнести:
— Я хочу развод.
Эти слова заставили Константина остановиться и бросить на жену недоуменный взгляд. Словно она сказала какую-то глупость.
— Развод? — переспросил он и покачал головой, — Нет, моя дорогая. Можешь выкинуть эти мысли из своей хорошенькой головки.
— Я не люблю тебя, — прямо заявила девушка, поднимаясь на ноги.
Волков пожал плечами:
— Меня это мало волнует. Ты — моя. И это не изменится.
— Да что ты всё заладил — «моя, моя». Я, по-твоему, что, вещь? Костя, я — человек. Живой, из плоти и крови. И я прямо заявляю, что жить с тобой не хочу и не буду. Что ты сделаешь? Запрешь меня здесь, а ключ выкинешь? Забетонируешь дверь, а еду будешь подавать краном через окно? Какой очередной гениальный план по получению желаемой игрушки ты придумаешь?
Когда Лена, выпалив эту тираду, замолчала, переводя дыхание, Волков холодно поинтересовался:
— Всё сказала? А теперь послушай меня. Ты — моя жена, и развод ты получишь только через мой труп. Мне плевать, любишь ты меня, или нет. Любовь — чувство весьма непостоянное. Сегодня она есть, а завтра её уже нет. Не самый надежный спутник, знаешь ли. Может подвести в самый неподходящий момент.
Девушка поймала себя на мысли, что уже слышала подобные слова. Их произносила её мать. Не слово в слово, но смысл её посыла был примерно таким же. Прагматики до мозга костей, помешанные на материальных благах и деньгах, они забывали о такой простой вещи, как чувства. И человечность. Им обоим этого не хватало. И Лена не хотела ни быть одной из них, ни даже иметь хоть какое-то отношение к этим роботам.
Прежде чем она успела хоть как-то отреагировать на слова Кости, тот продолжил, как ни в чем не бывало:
— А что касается моего плана — он довольно прост. Ты собираешь вещи — и уезжаешь в Швейцарию. Поживешь там, пока из твоего мозга не выветрится вся эта дурь.
— Что? Ты с ума сошел?
Лена решила, что ослышалась. Он просто не мог так поступить. Волкова знала, что у её мужа есть недвижимость за границей — в конце концов, многие бизнесмены и успешные люди выбирали в качестве страны для денежных вложений именно Швейцарию. Но она никогда не была там, и не хотела узнавать, какими активами заведует Константин. Тем более — таким способом.
Паника потихоньку начала подступать к ней. В родном городе у Лены был хотя бы минимальный шанс на то, что ситуация разрешится в её пользу. В конце концов, она могла сбежать — да даже через окно! Седьмой этаж блондинку не пугал — по крайней мере, не так сильно, как перспектива провести остаток жизни с Костей. Плюс — велика была вероятность, что Ефим будет её искать.
Всё это — все планы, схемы и стратегии, которые тучей роились в разуме девушки — перечеркивались всего одним словом. Швейцария. Без связи — супруг уже отобрал у неё телефон — без знакомых и друзей, в незнакомой стране. Как она сможет выбраться? Да и Грозный не будет знать, где искать, а сообщить она ему уже ничего не сможет.
Однако, не позволяя страху взять верх, Лена тряхнула головой и упрямо заявила:
— Я сбегу. Мне всё равно, где ты собираешься меня прятать. Можешь хоть на Северный полюс увозить — я вырвусь. Надо будет — на морже уплыву.
Волков высказыванием жены остался не впечатлен. Усмехнувшись, он отметил:
— В тебе такой огонь горит. Вся эта жажда жизни, попытки сопротивляться — где всё это было раньше? Если ты показала мне всё это, когда мы познакомились — быть может, я бы относился к тебе иначе. Как к равной.
Проглотив очередную колкость, девушка позволила себе дерзкую ухмылку и заявила, глядя прямо в голубые глаза мужа:
— Просто нашелся человек, который разжег всё это во мне. Так бывает, когда любишь. Но откуда тебе знать об этом? Ты ведь никогда и никого не любил.
Тень гнева мелькнула на лице мужчины, но тот сумел подавить свой порыв. Нацепив маску спокойствия, тот лишь повторил тоном, не терпящим возражений:
— Ты едешь в Швейцарию. Собирайся. Сейчас же.
— Нет, — упрямо мотнула головой Лена.
— Девочка, не глупи, — послышался усталый, но в тоже время полный надменности голос, и на сцену этого театра абсурда ступило еще одно действующее лицо.
Хмыкнув, Волкова сказала:
— Мама. Стоило догадаться, что это всё — твоя затея. Ты ведь так трясешься над этим браком.
Софья Петровна на выпад дочери не отреагировала. Ни один мускул не дрогнул на лице женщины, когда та ответила:
— Просто я знаю, что будет лучше для тебя. И дабы ты не наделала глупостей — я поеду с тобой.
Для Лены это было равносильно тому, что её мать призналась в том, что будет её тюремщицей. Той, которая будет следить за тем, чтобы её неразумное дитя не общалась с неподходящими людьми, не ходила никуда одна — и, как следствие, не смогла бежать.
— Отец в курсе? — только и спросила блондинка.
— Ему незачем вникать в то, что его не касается, — отозвалась Кошелева и повторила, — Заканчивай глупить и начни уже собирать вещи. И оденься поприличней, а не в те тряпки, которые красовались на тебе, когда Костя привез тебя.
Лена хмыкнула — разумеется, её мать была в курсе всех деталей. Девушка упустила из виду тот факт, что Софья Петровна следила за дочерью и на расстоянии пыталась контролировать каждый её шаг. Лена даже допускала мысль, что женщина в мельчайших деталях знала о том времени, что её дочь провела с Ефимом. И, даже видя, как дочь счастлива — она всё равно не позволяла ей самой принимать решения. Наверняка и то, где её искать, Косте сказала её же мать. Ребенка — свою родную кровь — сдала с потрохами.
А отец — он вообще знал, что происходит? Или даже не подозревал, что его единственное дитя сбежало, а после было силком возвращено в мужний дом, чтобы потом, словно груз, безропотно отправиться в Швейцарию? В памяти почему-то всплыл Андрей Данчук, который трясся над своей дочерью и смотрел на неё так, словно она была самым ценным его кладом. Он охранял её, словно дракон — своё злато. И уж точно бы не позволил кому-то обижать Аню. Да и продавать её богатому мужику только ради слияния бизнеса, он бы не стал.
