Я пожала плечами.
— Нет, на это я хочу получить ответ. Это Жан-Клодпровёл черту и не хочет делить тебя с большим количеством мужчин?
— Нет.
— У Мики с этим проблемы?
— Нет.
— Тогда почему?
Я вздохнула.
— Потому что когда я разрешила Натэниелу ко мнепереехать, он был как щенок с перебитой лапой — которого надо лечить и за нимухаживать. Он был такой покорный, что хотел, чтобы кто-нибудь управлял егожизнью и командовал им самим. У меня достаточно собственных забот, и я вродекак требовала, чтобы он переменился, стал более независимым. Он это сделал, иполучилось хорошо.
— Он куда более уверен в себе, чем когда я его впрошлый раз видела, — сказала Ронни. — То есть почти другой человек.
Я покачала головой:
— Он стриптизер, определённый уровень уверенности емунеобходим.
Она тоже покачала головой:
— Нет. У меня в колледже была соседка, которая повечерам зарабатывала стриптизом на учёбу. Она была с жуткими комплексами.
— Так как же она выступала?
— У неё от этого возникало чувство, что кто-то еёхочет. По сравнению с её детством твоё и моё — просто «Ребекка с фермыСаннибрук».
— Ой-ой, — сказала я.
— Ага, и она из-за стриптиза чувствовала себя и лучше,и хуже одновременно.
— Что с ней стало? — спросила я.
— Окончила колледж, нашла работу, нашла религию, сейчасзамужем с двумя детьми и такая святоша, что не может разговаривать с человекомбез попыток его обратить.
— Нет никого святее раскаявшегося грешника.
— Стриптиз — это не грех, Анита. Нагота — не грех,нагими Бог посылает нас в мир. Как это может быть грехом?
Я пожала плечами.
— И секс тоже не грех, Анита.
— Умом я это знаю, Ронни, но голос бабушки во мне неумолкает. Секс есть зло, мужчины, которые хотят до тебя дотронуться, тоже зло,а тело твоё — грязь. Все это мерзость. И монахини мне тоже не помогливыработать другое отношение.
— Если ты католик, то это навсегда?
Я вздохнула:
— Да, наверное.
Честно говоря, я думаю, что многое тут наворотили моя бабуляи мачеха, у которой каждое прикосновение было как одолжение. После смертиматери прикосновения в нашей семье не очень приветствовались.
— У тебя к Натэниелу чувство вины. Почему так?
— Мне полагается заботиться о нем, Ронни, а не иметьсяс ним.
— Анита, можно о ком-то заботиться и спать с нимодновременно. У женатых это каждый день.
Я снова вздохнула:
— Не знаю, чем он меня отпугивает, но отпугивает.
— Ты его хочешь.
Я закрыла лицо ладонями и едва ли не заорала:
— Да, да, хочу! — Только от произнесения этих словя сжалась изнутри. — Он начал со мной жизнь как предмет забот, а не каккандидат в бойфренды.
— Разве ты и твои бойфренды друг о друге не заботитесь?
Я подумала над ответом:
— Думаю, да. То есть я об этом не думала.
— Почему ты так активно стараешься найти причины, чтобыотговорить себя от Натэниела?
Я нахмурилась:
— Джейсон мне сказал, что это будто потому, чтоНатэниел недостаточно агрессивный. Что если мужчина чуть-чуть большеинициативен, у меня чувство, будто выбор не за мной, и вина тогда не на мне.Натэниел вроде как вынуждает меня сделать первый шаг, быть главной, быть…
— Виноватой, — подсказала она.
— Может быть.
— Анита, меня ужасает перспектива провести остатокжизни с одним и тем же мужчиной. Вот почему: вдруг как на следующий день, когдая скажу Луи «да», передо мной появится мужчина с телом Натэниела? И я что, дамему от ворот поворот?
— Да, — сказала я. — Вроде бы это и означаетлюбовь?
— Особенно в словах девушки, которая спит с большимколичеством мужчин, чем я за последние три года встречалась.
— Меня воспитали в убеждении, что в браке все, чтораньше было грязным, становится хорошим. Вдруг все чувства становятся абсолютнозаконными и священными. И мне как-то трудновато с этим смириться.
— С чем?
— С мыслью, что никогда не выйду замуж. Смириться, чтоя никогда не избавлюсь от этого чувства насчёт Жан-Клода, Мики, Натэниела,Ашера, да и Дамиана, ладно, черт с ним. Что как бы ни повернулось, а я все равнобуду жить в грехе.
— Ты хочешь сказать, что предпочла бы любить кого-тоодного и быть с ним в браке?
— Так я думала когда-то. А теперь… — Я села настол. — Ронни, я не знаю. Не могу я теперь представить себе, что я толькос кем-то одним. У меня жизнь не складывается никак, если оставить только одногоиз них.
— И это не даёт тебе покоя.
— Да.
— Почему?
— Потому что так не должно быть.
— Анита, «должно быть» — это для детей. Взрослые знают,что будет все так, как ты сам сделаешь.
— Ронни, моя жизнь налажена. Натэниел — как моя жена, аМика — как другой муж. Он работает на коалицию и помогает мне заниматьсялеопардами и прочими оборотнями. Партнёрство. Я всегда считала, что такимпартнёрством может быть брак, хотя, похоже, никогда не бывает.
— И как в эту домашнюю идиллию вписывается Жан-Клод?
— Я думаю, как захочет. Он занимается своим бизнесом,управляет своей территорией, и мы встречаемся.
— Ты, он и Ашер?
— Иногда.
Она покачала головой:
— А Дамиан?
— Пока ещё не знаю.
Она посмотрела на стол, на свои лежащие на нем руки.
— Я думаю, нам обеим предстоит интересный личныйвыбор. — Посмотрев на меня, она нахмурилась — едва заметно. — Почемумне кажется, что у тебя варианты гораздо интереснее?
Я улыбнулась:
— У тебя вопросы моральных обязательств, брака, страхабыть связанной на всю жизнь с одним и тем же человеком. У меня проблема в том,что любой выбор, кроме этого моногамного, превращает меня в потаскуху. И мы обедолжны разобраться со своими проблемами.
— Из твоих слов можно заключить, что ты ходишь кпсихоаналитику.
— Рада, что это видно.
— Так ты говоришь, что каждая из нас имеет ту личнуюжизнь, которую имеет, и мы должны сразиться со своими демонами и победить их?
