– Мне… очень жаль твоего брата, – тихо сказала Саёнара. Протянув руку, она притронулась к уцелевшему кусочку меха на здоровом щупальце.
– Я его убил.
– Не правда.
– Если б я сказал Сэмми, что этот чертов артефакт у меня… Дурак. Хотел сделать сюрприз.
– Выбрось это из головы, слышишь? Дерьмо просто случается.
– Да уж… – осьминог тяжело, всем телом, вздохнул. – Отборное китовое дерьмецо… Кстати, я знаю, что жив только благодаря тебе, – он покосился на девушку тремя глазами. Из-за сетки лопнувших капилляров они были похожи на синие выпуклые капли медного купороса.
Саёнара молча наклонила голову.
Вновь запищал датчик – напоминал, что пора принимать лекарство. Саёнара, вытащив одну из прозрачных трубок, вставила на её место другую. По телу осьминога прошла чуть заметная дрожь.
– Это обезболивающее, – пояснила Саёнара. – Сейчас станет легче.
– Спасибо… – произнес Порфирий, устало закрывая глаза. – Спасибо, что сидишь тут, со мной.
Кривовато улыбнувшись, девушка вновь уселась в кресло.
"Капитан обязан знать, что происходит на его корабле".
Голос адмирала ввинчивался в мозг как буравчик, не давая покоя ни на минуту. Сэм сжал виски и поморщился.
Капитан ДОЛЖЕН знать, что происходит на его корабле. Иначе он – не капитан.
– Кэсси… Давай еще водки.
– В твоей крови почти смертельная доза алкалоидов, Сэм.
– Ну и что?
– Еще немного – и ты умрешь. Печень откажет.
– Ну и что?
– Я не понимаю вопроса, капитан.
Сэм поморщился и встал с койки. Каюта тут же пустилась в пляс. Пришлось опереться рукой о переборку, чтобы как-то приглушить колебания.
– Я хотел сказать, что тебя не должно касаться, как я себя чувствую. Просто выполняй приказ.
– Но… Капитан Сэм…
– Я больше не капитан! – рявкнул Сэм, а потом, с трудом сведя красные, слезящиеся глаза к переносице, погрозил пальцем выключенному монитору – почему-то казалось, что Кэсси общается именно через него. – Сколько раз повторять: Я. Больше. Не капитан. Так что налей мне ещё и заткнись.
– Не налью.
– Это еще почему?
– Если ты не считаешь себя капитаном, я не обязана считать себя твоей подчиненной. А значит, выполнять твои приказы.
Сэм застопорился: дилемма казалась неразрешимой. Казалось, в попытке её осмыслить, полушария мозга слиплись, и теперь пытаются поглотить друг друга в акте взаимного каннибализма.
– А… по-дружески? – наконец изрек он.
– По-дружески я советую тебе хорошенько выспаться, – сказала Кэсси. – А затем принять душ, выйти из своей каюты, съесть яичницу с ветчиной и заняться каким-нибудь делом. Например, определить новый курс.
– Но зачем?
– Затем, что мы уже трое суток болтаемся в пустоте, а это ужасно скучно. Разве для этого вы освобождали меня из плена?
Слова Кэсси толкнули мысли Сэма в наезженную за последние несколько дней колею. Рот наполнился горькой слюной. Сделав над собой усилие, он сглотнул, а затем несколько раз, вдумчиво и целеустремленно, ударил кулаком по переборке. На костяшках пальцев показалась кровь.
– Вися на одном месте, мы, по крайней мере, ни во что не вляпаемся.
Рухнув на кровать он осторожно, сквозь закрытые веки, потрогал глаза. Похоже, пока он был в отключке, кто-то подменил глазные яблоки. Эти были гораздо больше.
– Но остальные… Сэм, все ждут, пока ты скажешь им, что делать.
Он только застонал, а затем накрыл лицо подушкой. Сэм не разговаривал с братом с тех пор, как адмирал забрал Семечко. Положив артефакт в зонд, он сразу ушел в каюту и заперся.
…Гораций уныло брел по коридору. Только что он побывал в машинном. Полюбовался на тихо пощелкивающий в своём коконе варп-движок, дружески похлопал по кожуху антидвигатель, убедился, что латунные ободки на блистерах приборов сверкают, как новенькие…
Корабль молчал. Кэсси просто висела в пустоте, ничем в данный момент не отличаясь от космического мусора. Вокруг, на много парсеков, не было абсолютно ничего.
Гораций вздохнул. Проходя мимо каюты Сэма, он остановился. Послушал, что происходит внутри – ничего нового там не происходило. Всё тот же запах алкоголя, негромкое бормотанье и скрип матраса.
– Капитан… – робко позвал робот. – Какие будут приказания, капитан?
Не получив ответа, он побрел дальше. Зашел в пустующую кают-компанию, огляделся, вышел. Зашел в рубку – полюбовался на одинокое пустое капитанское кресло – и тоже вышел.
Наконец робот забился в тёмную крошечную каморку – здесь хранились автоуборщики-пылеежки, – и свёл питание до минимума. Светодиоды на лицевой панели потухли, корпус и манипуляторы замерли.
– О-хо-хо… – произнес он, тщательно имитируя тяжелый вздох. – На речке, на речке, на том бережочке…
– Что это значит? – спросила Кэсси.
– Бессмысленными звуками живые существа выражают горе, – пояснил Гораций.
– А ты горюешь?
– К сожалению, в моей памяти отсутствует программа чувств. Но я всё равно должен. Капитан Сэм ушел в запой – во всяком случае, так его состояние определила майор Кусуноги. Старпом в госпитале. "Одуванчик" погиб вместе с капитаном Нафаней. Хороший был корабль. Мы успели подружиться.
– Подружиться?
– Нет, ты не подумай… Он был совсем не такой, как ты. Простой и незамысловатый. Но очень преданный, – Гораций еще раз тщательно вздохнул. – Всё это очень грустно.
– Тогда давай горевать вместе, – сказала Кэсси. А потом тихонько запела: – На речке, на речке, на том бережо-очке…
– Во поле березка стоя-а-ла… – подтянул Гораций.
Это моя вина, – думал Сэм. – Всё развалилось. Прав был Денетор, никакой я не капитан…
Так как в спиртном ему было отказано, пришлось трезветь. Похмелье было тяжелым и глубоким, как сингулярность коллапсирующей черной дыры.
Причем, физические страдания он только приветствовал – хоть какое-то наказание за всё, что он натворил. Но оставались еще душевные… Нет, жалко, что Кэсси вытащила клеща. Гораздо лучше было умереть от яда мозгового паразита.
– Паршивый я капитан, – сказал Сэм вслух. – Паршивый-препаршивый.
– Тут я с тобой абсолютно согласен.
Голос не принадлежал никому из тех, кто был на борту. Но всё равно был знаком. Эти снисходительные, чуть вибрирующие модуляции…
Сэм открыл глаза. Затем сфокусировал взгляд.
Бледно-зеленая кожа, почти полное отсутствие подбородка и слякучие, как плохо приготовленная яичница, глаза. Протянув руку, Сэм попытался развеять галлюцинацию, но пальцы утонули в мягком, теплом и шелковистом мехе.
