– Слушайте поменьше музыки, – радостно подхватила Лия, – но ешьте побольше черешни!
С горящими глазами внимал монологу Альперина Сережка, весьма прохладно относившейся к начальному и среднему образованию, зато в отрочестве любивший сочинять древнескандинавские саги, старинные славянские и кельтские напевы. Сутками напролет писал он симфонию «Ледовая пустошь» с инструментами и голосами, отпустил волосы, сшил себе одеяние, в каком ходил Садко, и уже взял у Лёни деньги, чтобы заказать гусли у одного почитаемого хранителя русских традиций – дядьки Василия. Но дядька Василий своенравно ответил ему:
– Настоящий гусляр должен сам сделать себе гусли! – чем крайне нас озадачил.
Из педагогических соображений мне пришлось немного подтасовать факты:
– Вот именно, – сказала я. – Уж ты будь любезен получить этот груз, чтобы в случае чего от него избавиться. А то, если не получишь, потом и выбрасывать будет нечего.
Но Лёня вскричал:
– Ерунда! Музыка, она везде, она уже есть, садись за рояль и играй. Шевели пальцами, отпусти их на волю, дай им самим жать на клавиши! Главное – не препятствовать, копчиком играть, не осознавая, что играешь!
Кому-кому, а Лёне Тишкову вообще нечего спускать в мусоропровод. Ни на художника он не учился, ни на музыканта, а всю жизнь отважно пишет картины, снимает видеофильмы, строит инсталляции и музицирует по нескольку часов в день. Ему даже известный композитор Антон Батагов хотел продать свой синтезатор. Видимо, собрался уезжать в Тибет или Непал, позвонил Тишкову и сделал такое предложение. А у того уже была старинная фисгармония, которую Люся купила и привезла из Германии.
– Я с американцами так часто играю, – согласился Миша. – С Иваном Маслаком. Менеджер его спрашивает: «Вы будете репетировать?» – «Ты что, с ума сошел?» – «Да вы же три года не виделись!» – «Прекрасно, если мы не будем видеться 30 лет, мы еще лучше сыграем!» – «А вам пульт для нот нужен?» Иван чуть со сцены не упал. Самое большое оскорбление для него: его приняли за музыканта, который играет по нотам.
– Надо, чтоб смелость была, – понимающе сказал Леня. – Одна только смелость. И больше ничего. И чтоб ни одной лишней ноты. Вот так.
А меня всегда интересовало: какое чувство, когда ты выходишь на сцену и понятия не имеешь, что сейчас будешь играть?
– Это состояние, похожее на сумасшедший транс, – попробовал объяснить Миша. – Напоминает ходьбу по лезвию ножа. Ты еще не свободен, но предполагаешь, что свобода скоро наступит, и чем легче отказываешься от своего опыта… И выходишь на сцену расслабленный и раскрепощенный…
Авангардный композитор и пианист Михаил Альперин, всецело погруженный в поток импровизации, на концерте в 1989 году. Непонятно, каким образом удалось Александру Забрину сделать столь «звучащий» снимок, видимо, он владеет секретом фотографировать звук.
Я жил в Кишиневе, – рассказывал он, – играл молдавские свадьбы с фольклорными музыкантами. Сутками – в болоте по колено, падали с аккордеонами в ямы: ни одной лампочки, страшная молдавская деревня, каждую неделю – новая. Сюрреалистическая драма, когда на свадьбах ты получаешь все: образование, общение с музыкантами, пьешь спирт, теряешь сознание оттого, что не спишь ночами… Грандиозное зрелище – накрывается палатка на тысячу человек, устланная коврами, все едят сладкий перец и брынзу, пьют молдавское вино. А когда выходят, пьяные, танцевать, обязательно начинается дождь. Все пляшут под дождем, невеста, румяная, подымает свое белоснежное французское платье, а под ним кирзовые сапоги месят глину, это сочетание я хорошо помню! Муж в кримпленовом костюме танцует ламбаду в молдавской деревне. Звучит румынская, молдавская музыка. И люди принимаются избивать друг друга от большой любви – такое наслаждение гулять на свадьбе, танцевать в кругу друзей, и первое, что приходит в голову, – разбить кому-нибудь нос. А через секунду они начинают целоваться, обтирать губами кровь на лицах друг друга. Вот этот контраст от сумасшедшего веселья до сумасшедшей трагедии, происходящей на твоих глазах, родил во мне концепцию, которую я называю трагикомическим джазом.
– Говорят, что цветы на дереве появляются только тогда, когда дерево переполняется излишней энергией, – слышала я от Альперина. Когда мы с ним познакомились, это был уже целый цветущий сад.
Однажды он репетировал дома, в своей московской квартире на первом этаже. Окна открыты, лето. Вдруг почувствовал: кто-то стоит под окном. Выглянул – парень с велосипедом.
– Ты кто? – спрашивает Миша.
– Музыкант, валторнист, работаю в Большом театре, – ответил тот. – Еду мимо, слышу – необычная музыка. Дай-ка подойду поближе…
Так Аркадий Шилклопер, лучший джазовый валторнист Европы, мастер игры на флюгельгорне, встретился с композитором Альпериным. Вскоре к ним присоединился третий.
Как-то ночью на фестивале авангардной музыки Миша Альперин мирно отдыхал в своем номере, когда за стенкой лихо и ритмично запели что-то фольклорное. Послышались голоса большого хора. Мише стало не до сна. Он вскочил с кровати, грозно постучал в соседний номер и сказал:
– Либо успокойтесь, либо давайте сообразим что-нибудь вместе.
Через пять минут они уже не давали спать другим соседям. В ту ночь две реки – Михаил Альперин и Сергей Старостин – слились в единое русло и вместе принялись скрещивать «яблоко джаза» с «грушей фольклора», свинговые негритянские ритмы – с молдавскими интонациями и еврейским румынским фольклором… Русский фольклор – с горловым тувинским пением…
– Горловое пение, – рассказывал Миша, – потрясающая вещь, ритуальная штука, вся на обертонах, у них масса резонаторов во лбу, в носу, в горле, там одновременно извлекаются по три звука. Редкостная техника, которой даже в Монголии нет. Они впадают в транс благодаря пению, у них это единственный метод достичь абсолютной медитации.
Однажды в поезде Старостин протянул ему кассету и сказал:
– Послушай, какой ансамбль из Курской области.
Миша послушал.
– Теперь другую кассету.
Пели тувинцы.
Тут Альперина осенило:
– У тебя есть второй магнитофон?
И они разом включили два магнитофона с двумя песнями. В правом ухе у них женскими голосами разливалась раздольная русская кантилена, в левом – тувинское горловое пение. И Старостин с Альпериным, два стреляных воробья, видавших виды, не сговариваясь, упали в обморок от этой красоты.
Миша сказал:
– Так, тебе задание – найти тувинцев, а я ищу этих русских ребят.
– Я не знаю, где они живут, – отвечал Старостин. – 15 тысяч километров от Москвы, за Кызылом, от Кызыла еще на вертолете лететь, они где-то сидят в глухом лесу. Вытащить их невероятно, они бьют шишку и доят кумыс. Когда я спросил «может, у тувинцев есть факс?», мне ответили: «Ты давно обращался к врачам?» Парадокс в том, что они объездили весь мир. Но жены стараются их не отпускать, поскольку они возвращаются без копейки и страшно пьяные.
