Во-вторых, тварь упрямо ничего не жрала. Вероятно, она успела слопать пару-тройку варваров, и это даже хорошо, ибо означает экономию мелкого и крупного домашнего скота. С другой стороны, а если он ночью проголодается?
Когда по всему двору стал разноситься странноватый запах, Сереион почувствовал себя угнетенным. Это наверняка было ядовитое дыхание, которым зверь вполне мог отравить обитателей замка.
В том, что дракон поможет против королевы-тети, гвардеец сомневался. Прав был дядюшка Хухлязимус: с тетей король должен однажды разобраться сам. Это все-таки не варвары, а своя собственная престарелая родственница. Конечно, эта родственница иной раз была похлеще, чем Морской Змей Вапонтих, но это еще не причина, чтобы накликивать дополнительные неприятности на свою голову.
Думаю, что исходя из всего вышесказанного вы не будете слишком удивлены, если мы сообщим, что ближе к закату гвардеец Сереион оказался на Мумзячных болотах в поисках чародея Хухлязимуса. Дело у него было вполне конкретное: он жаждал узнать, где обещанный антидракон, когда и как его можно получить, а заодно уточнить инструкции по использованию.
На сей раз островок чародея напоминал филиал шеттской университетской библиотеки. Все обозримое пространство было завалено толстенными фолиантами, свитками, табличками и коричневыми пергаментными рулончиками. Летописи высовывались из глубокого дупла, а оскорбленный и нахохленный филин — его официальный владелец — сидел рядом и пространно рассуждал о справедливости.
Книги громоздились под кустами, перегораживая вход в крысиную нору, и пыхотская рыжая крыса старательно прогрызала себе путь сквозь пыльные страницы. Кое-где, совершенно безо всякой логики, топырились книжные шкафчики с прогибающимися под тяжестью печатного слова полками. Одну из таких полок облюбовал крохотный сюмрякача и задумчиво вил гнездо, то и дело забывая, чем он занимается.
Хухлязимус в шерстяной полосатой скуфейке и в сиреневых очках в пол-лица сидел под сенью цветущей яблоньки, похрустывал яблочком и внимательно изучал томик под названием «Базяки дремучего вумпы», изданный под редакцией некого Пумченея Запойского.
(Справка: «Базяки дремучего вумпы» — это собрание народных вольхоллских сказок, среди которых особенной популярностью у детского населения пользуются «Жильцутрик и синаруля», «Нишманц-дурачок и говорящая мульчипея», «Сказка о девице-красавице и симурязном пинчончике», «Старичок и пыхотская крыса, что жила в подвале», а также многие другие.)
Зрелище, которое являл собою могущественнейший чародей обитаемого мира, поглощенный незамысловатыми историйками, сочиненными для детишек, потрясло Сереиона. Он и так уже был поколеблен последними событиями, но тут ему пришло в голову, что у дядюшки на древности лет начался склероз (и немудрено — человек умереть забыл!) и теперь уже никто и ничто не спасет несчастный Упперталь.
— Дядюшка! — вскричал гвардеец, всплеснув руками. — Что это ты на старости лет детскими сказками увлекся?
Хухлязимус повел себя так, словно они с Сереионом и не расставались вовсе и последние несколько дней ведут увлекательный научный диспут. Он просто продолжил фразу с середины:
— …многому поучиться можно, здесь целая жизнь п'йоходит, века оставили свой след, следы ушедших в никуда найодов сох'йанились. — Он причмокнул от удовольствия, перелистнул страницу. — Сейчас уже, поди, и обычаев таких не. помнят, а сказки живут. И поколение за поколением их читают и узнают, каково было йаныые обитать в Вольхолле.
Здесь чародей все же отвлекся от книги и прищелкнул языком. Оказалось, что это тоже что-то значит. Во всяком случае, из соседних зарослей пританцевал стол на шести ножках и бесцеремонно принялся расталкивать груды книг и шкафчики, утверждаясь посреди полянки. Заняв подобающее место, столик по собственной инициативе накрылся скатертью, после чего отовсюду стали слетаться на него разнообразнейшие блюда, в том числе и обожаемые Сереионом пупунчикские ножки с квашеной пусатьей и странного вида питье в коричневых смешных бутылочках с этикетками и загадочной надписью «Балтика-5». С бутылочек шустро спрыгнули золотистые пробочки, и пенная жидкость охотно устремилась в высокие самозитные стаканы.
— Так для этого исторические летописи существуют, — хмыкнул Сереиоы, дегустируя незнакомое питье. — В них все по-честному расписано: кто кого завоевывал, кто кому дань платил, кто и как стал народным избранником.
Взгляд, которым Хухлязимус наградил гвардейца, свидетельствовал о том, что последнего зачислили в разряд наивных детей.
— Деточка! — замахал руками чародей. — Ты же сделал такую кайеру, дослужился до гвайдейского командийа, а йассуждаешь так, будто не знаешь, насколько твои истойические летописи не соответствуют действительности. И если ты надумал всейвез выяснить, кто и как стал найодным. изб'йанником и гейоем, то ни за что не узнаешь, потому как эти самые летописи «найодные изб'йанники» и ваяют.
Сереион выцепил с большого блюда грудинку фанчкраксы и вгрызся в нее белоснежными зубами.
— Так ведь в твоих сказках вранья не меньше, если не сказать, что там вообще одна ложь. И ты что, этому веришь?
Хухлязимус повертел в руках стакан с «Балтикой», почесал щеку и поменял содержимое на темно-красное сунаемское вино.
— Йазница в том, голубчик, что сказка — ложь, да в ней намек. Она тебя сама честно об этом п'йедуп'йеждает. А твои истойические опусы — не стану давать им должного оп'йеделения — неп'йейекаемая святыня. За них любого если не казнят, так в изгнание отп'йавить могут, и все за одно к'йохотное сомнение или несогласие.
Сереион с трудом припомнил, что сколько-то там сот лет назад могущественный чародей самолично пытался принимать участие в управлении какой-то страной, однако вызвал тем самым гнев местного правителя по имени Елмаир. Кстати, именно благодаря гонениям на Хухлязимуса Елмаир и смог укрепиться в истории, ибо больше ничем славен не был.
— Прости, дядюшка Хух, — огорченно сказал гвардеец. — Кажется, я тебя ненароком задел. А из-за чего у тебя, собственно говоря, вышла размолвка с этим правителем? И почему ты его не превратил во что-нибудь особенно пакостное? Ты же уже был величайшим чародеем.
Хухлязимус смачно закусил вино маринованными ольсимками, фаршированными хрустящими граскунчиками.
— Вот сколько лет колдую эти самые ольсимки, а так никогда не мог понять, кто же запихивает г'йаскунчик вместо косточки? — пожал он плечами.
— Никогда бы не подумал, — признался Сереион. — У нас на кухне это делают поварята. Сколько при этом ольсимок портят — не передать словами.
— При двойе, — с видом знатока ответил Хухлязимус, — не только ольсимки пойтятся. Поэтому я и сижу здесь на болотах. Видишь ли, когда я был молодым и наивным, то мечтал, чтобы во всем Вольхолле была абсолютная народная упрачукратия.
Последнее слово он выговорил четко, со всеми буквами "р", будто заклинание.
— Впервые в жизни слышу, чтобы ты ошибался, — удивился гвардеец. — При твоей народной упрачукратии такое начнется, что самодурство королей покажется детской забавой. А потребность в сказках вообще отпадет, потому — кому их сочинять и о ком, когда все равны станут?
