Грейс расхохоталась, припоминая свой тогдашний «богатый»выбор.
– Да не с кем было… Это была, если так можновыразиться, «женская гимназия».
Но Грейс уже чувствовала, что и в этом ей придется емуисповедаться – и очень скоро. Ей просто не хотелось обрушивать на него сразувсе, да еще в свой собственный день рождения. Воспоминания были слишком тяжелы,а им было так хорошо вдвоем… Это был самый прекрасный день ее рождения за всюжизнь, невзирая на переломанные кости, швы и даже костыли… Он словно искупилвсе прошлые темные годы этим чудесным обедом, подарками, а главное, бесконечнойдобротой.
Чарльз больше не хотел ничего у нее выпытывать, но все жебыло кое-что, и это «кое-что» ему необходимо было для себя прояснить.
– Прости, но я должен спросить. Правильно ли я понял –ты не девственница?
– Вы правы. – Грейс подняла на него глаза. В новомшелковом голубом халате – недавнем подарке Чарльза – она была настолькокрасива, что у него дух захватывало.
– Я просто подумал… но у тебя очень давно никого небыло?
Она кивнула:
– Обещаю, мы поговорим об этом позже… только несегодня…
Чарльзу тоже не хотелось касаться этой темы в день еерождения. Интуиция безошибочно подсказывала ему, что это будет для нее слишкомтяжело, и портить такой чудесный вечер было ни к чему – сколько вечеров ещевпереди…
– Да, конечно… когда ты будешь готова… я хочу, чтобы тызнала: я больше всего на свете боюсь тебя спугнуть… оттолкнуть…
Она обратила к нему печальное и прекрасное лицо, зачарованнослушая, – и тут он растаял, не выдержал… Он нежно взял в ладони ее лицо иосторожно, едва касаясь губ, поцеловал. Сначала она была вся словно струночка,но вот он почувствовал, что она отвечает на поцелуй. Он лежал рядом с ней,обнимал ее, целовал снова и снова… Он желал ее всем телом и всем сердцем, норуки его не коснулись ее тела.
– Спасибо тебе..-. – вдруг прошептала она, впервыеобратившись к нему на ты, и сама поцеловала его. – За то, что ты так добри так… терпелив…
– Счастье нельзя торопить… – почти простонал он послеочередного поцелуя. …Ах, как непросто все будет! Но он был преисполненрешимости помочь ей преодолеть себя. Он знал, что сколько бы времени нипотребовалось, скольких бы усилий это ему ни стоило – он спасет ее!
Он ушел от нее очень поздно. Сначала уложил ее, полусонную,в постель, поцеловал на прощание и только потом тихонько вышел. Она дала емуключ от своей квартиры, покоряясь его настойчивым просьбам, и теперь ей ненужно было вставать, чтобы впустить или выпустить его. Наутро, стоя на костыляхв ванной и расчесывая волосы, она изумилась несказанно, услышав, как в замкеповорачивается ключ. Чарльз принес апельсиновый сок и булочки с сырным кремом.Положив на стол свежий номер «Нью-Йорк тайме», он удалился на кухню, гдепринялся готовить для нее яичницу с беконом.
– Чистейший холестерин – поверь, именно это тебе сейчаси нужно.
Грейс расхохоталась. После завтрака он приказал ей одеться ивывел ее на прогулку по Первой авеню. Почувствовав, что она утомилась, онтотчас же отвел ее домой. Потом смотрел по телевизору бейсбольный матч, снежностью держа в объятиях спящую Грейс. Она была удивительно красивой и такой безмятежной…А проснувшись, она подняла на него глаза, изумляясь неожиданно свалившемуся нанее счастью.
– Что вы здесь делаете, мистер Маккензи? – Онасонно улыбнулась, он склонился и поцеловал ее.
– Пришел продиктовать вам кое-что, леди.
– Не шути…
Вечером они заказали пиццу. Чарльз захватил с собой изконторы документы, намереваясь поработать, но решительно отверг помощь Грейс.Когда он закончил, она взглянула на него виновато. Было, в сущности, уженезачем что-то от него скрывать, хотя девушка была уверена, что он никогда непотребует никаких признаний…
– Думаю, я должна тебе кое-что рассказать,Чарльз, – с трудом произнесла она. – У тебя есть право знать. Ивозможно, многое изменится после того, когда тебе обо всем станет известно.
Но настала пора признаться во всем, пока у них с Чарльзом незашло еще дальше. Не всякий пожелает женщину, на совести которой убийство.Грейс понимала, что таких единицы. Чарльз вполне мог оказаться представителембольшинства.
Он нежно взял ее руки в свои и, прежде чем она раскрыла рот,серьезно посмотрел ей в глаза:
– Хочу, чтобы ты знала: что бы с тобой ни случилось впрошлом, что бы ни сделали с тобой и чего бы ни сделала ты сама – я люблю тебя.Я хочу, чтобы ты услышала это сейчас.
Впервые он признался, что любит ее, – и онаразрыдалась, не в силах вымолвить ни слова. Теперь она сильнее, чем прежде,жаждала рассказать ему все без утайки и увидеть, что произойдет… Может быть,все будет кончено.
– Я тоже люблю тебя, Чарльз. – Она обнимала его,глаза ее были закрыты, а по щекам градом катились слезы. – Но тебепредстоит очень многое обо мне узнать. – Она глубоко вздохнула, нащупала вкармане ингалятор и начала с самого начала: – Когда я была еще маленькойдевочкой, отец все время избивал мою мать… все время – это значит, каждую ночь…изо всех сил… я слушала ее вопли и звуки ударов… а по утрам видела страшныесиняки… она все время лгала и делала вид, что ничего не происходит. Но каждыйвечер он приходил домой, орал на нее, она рыдала, а он снова и снова бил ее.Знаешь, когда начинается такое, жизнь заканчивается. Нельзя иметь друзей – онимогут про все узнать. Нельзя никому рассказать – они могут причинить вредпапочке… Да и мама умоляла меня молчать. Вот и приходилось все время врать,покрывать его, делать вид, что не знаешь и не видишь, вести себя так, словно вдоме тишь да гладь, и так.
мало-помалу, превращаешься в зомби. Это все, что я помню освоем детстве.
Она судорожно вздохнула. Невыносимо тяжело было говорить обэтом, но он должен был знать… Она стиснула его руку и снова заговорила:
– Потом у мамы обнаружили рак. Мне было тринадцать лет.У нее был рак матки – ее облучали, кололи, и… – Она замялась, ища подходящиеслова – все-таки она еще не знала Чарльза настолько хорошо. – Думаю,внутри у нее многое изменилось… и вот… – Глаза ее снова стали помимо волинаполняться слезами, дыхание перехватило, но она переборола себя. Она должнабыла ему рассказать! Сейчас от этого зависит ее жизнь – это было не менееважно, чем тогда, в Белльвю, открыть глаза… – Тогда мама пришла ко мне и сказала,что я должна «позаботиться» о папочке, «быть с ним поласковее», стать его«любимой маленькой девочкой» и что тогда он полюбит меня сильнее, чем прежде.
На лице Чарльза была написана искренняя тревога – у неговнутри все похолодело. А Грейс мужественно продолжала:
– Поначалу я не понимала, о чем она. Потом они вместе спапой пришли ко мне в спальню… однажды ночью… и она "сама повалила меня напостель, и держала, пока он…
