Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
На монотеистическое учение времен Соломона и периода до Исхода не оказала влияния эффектная египетская концепция иного мира с ее богатой символикой. В Притчах Соломоновых предпринята попытка указать путь к праведной жизни с помощью внутренних ресурсов самого человека.
Важно, что концепция «пути», на который в нееврейских притчах только содержится намек, играет важную роль в Притчах Соломоновых: «Слушай, сын мой, и будь мудр, и направляй сердце твое на прямой путь» (23: 19). Концепция «пути» содержит монотеистическую интерпретацию истории как движения человека к Богу, а весь мир – движение Бога к человеку. Только так можно понять вышеприведенное высказывание Мудрости (стихов более позднего времени), что она была создана Богом уже в начале его пути, еще до создания мира.
Притчи являются итогом жизненных наблюдений; приподнимаются над повседневной действительностью, они превращаются в обобщение, справедливость которого подтверждается новыми наблюдениями.
Притчи нельзя принять как готовое руководство к исполнению, их следует применять к собственному жизненному опыту после определенных размышлений. Советы эти можно принять, если удостоверишься в точности содержащихся в них наблюдений. Убедимся в их афористичности: «Без откровения свыше народ необуздан, а соблюдающий закон блажен» (Притч., 29: 18). Может быть, эти слова стоит воспринять как эпиграф к истории всей нации. Ведь здесь говорится, что, пока народ не устремится к осуществлению великой цели, он будет деградировать, но добавляется, что сам по себе идеал недостаточен, если не будет закона, охраняющего права личности. Какие же знания необходимы, чтобы понять всю глубину мысли, заключенной в этой притче! Такие произведения могли появиться только в монотеистическом государстве, в той нации, которая впервые восприняла историю как воплощение идеала, как путь к Господу и человечеству.
Авторов притч называли «мудрецами» (Притч., 1: 1). Такой человек, без сомнения, являлся носителем «мудрости», толкователем, комментатором притч. Если Ахикара, ассирийского автора, называют «мудрым писцом» и если в Египте «искусный писец», в чем мы уже успели убедиться, назначался на высшую административную должность при дворе, то можно утверждать, что на Востоке мудрец – это автор, «писатель», человек, знакомый с литературами разных стран. Возможно, он, как носитель духовных ценностей, осуществлял миссию Учителя людей.
Похоже, что такие мудрецы составляли своеобразный профессиональный клан, поскольку Иеремия специально подчеркивает, что представители трех профессий выступили в качестве его противников: священники, мудрецы и пророки (Иер., 18: 18).
Именно в эпоху Соломона профессия мудреца приняла отчетливые очертания, без сомнения, его современники видели в правителе мудрейшего из мудрейших – вот что означает замечание о его уме и знаниях: царь превосходил мудростью «Ефана Езрахитянина, и Емана, и Халкола, и Дарды, сыновей Малхола». Аналогичные слова звучат в 88-м псалме.
В то время, когда были написаны эти стихи, названные имена пробуждали воспоминания о хорошо известных личностях, которые позже были забыты. Следовательно, стихи основаны на старых источниках и, очевидно, сохранили имена тех мудрых людей, которых Соломон пригласил к своему двору, чтобы с их помощью создать образованную и культурную прослойку людей, которая при дворах других стран уже существовала. Так проще всего объяснить весь корпус произведений, связанных с именем Соломона.
Влияние Притч на общий духовный рост израильтян, а затем и на человечество в целом оказалось более значительным, чем воздействие других произведений. Как более поздние китайские и индийские заповеди, с которыми только и можно провести сравнения, Притчи Соломоновы нацелены на внутреннюю работу и очищение помыслов от ложных ценностей, они указывают, как следует поступать в повседневной жизни.
Позитивные и оптимистические в своем отношении к жизни, они трактуют ее как обязательство соблюдать определенные правила и как взаимную любовь между людьми. В Притчах говорится, что счастье человека зависит от надежности фундамента всего общества, и они призваны не удивлять, а укреплять и утешать тех, кто боится броситься в гущу жизни.
Третье произведение, связанное с именем Соломона, Книга Екклесиаста, или Проповедника, является самым удивительным памятником древнего иудаизма, и прежде всего тем, что оказывается совершенно противоположным Притчам.
В данном случае даже непредвзятая экспертиза показывает, что текст был создан спустя 500 лет после эпохи Соломона. С лингвистической точки зрения – по использованию арамейских и греческих выражений – Екклесиаст даже кажется более ранним произведением, чем Притчи, его концепция мира и судьбы близки способу мышления, свойственному грекам. И это приводит нас к эллинистическому периоду, наступившему после правления Александра, а если быть более точным, к III веку до н. э., поскольку иудейский мудрец Бен Сира уже был знаком с книгой.
Однако ее более ранняя языковая основа может быть связана с более поздней редакцией произведения. Н. Торчинер показал, что почти все эти поздние элементы языка, в том числе и лексику, можно объяснить и не ссылаясь на арамейский или греческий языки. Что же касается ссылки на эллинистический способ мышления, то Й. Клаузнер справедливо отметил, что в Екклесиасте отражен дух эллинизма, но нет никаких прямых следов греческих источников. И ссылки на исторические события допускают однозначное истолкование, например, упоминается город, который был спасен от осады благодаря бедному мудрецу (Екк., 9: 14); или говорится: пусть «бедный, но умный юноша» «из темницы выйдет на царство» и станет править, чем «старый, но неразумный царь» (Екк., 4: 13). Эту истину можно отнести и к Иосифу в Египте, и к Мильтиаду и Архимеду, и к Авессалому и Птолемею.
Даже философское содержание книги не позволяет точно определить время ее создания и автора. В главе Екклесиаста, которую определяют как основную, Проповедник появляется или как киник, борющийся против заблуждений и за безграничную духовную свободу, или как последователь философии наслаждения киренаиков и эпикурейцев, или как скептик в духе стоиков, которые превратили Марка Аврелия в пессимиста, напоминающего Проповедника.
Многие видят в Екклесиасте человека, склонного к набожности, другие аморалиста, которому в равной степени чужды и набожность, и безверие. Некоторыми он рассматривается как философ смерти, только без веры в загробную жизнь. Иные видят в Екклесиасте наставника, который обучает «искусству» устроить свое существование в зависимости от цели. Бывает, представляют его асоциальным ироничным человеком. И наконец, последние приписывают ему свойства мизантропа, озлобившегося против Бога и людей, и прежде всего против женщин.
Если в произведении из двенадцати глав, самая длинная из которых не превышает 30 стихов, усматривают такое разнообразие противоречащих друг другу философских идей, то станет очевидным, что перед нами не однородное литературное произведение. Следовательно, не станем предполагать, что первоначально произведение было составлено еврейским философом под влиянием греческого «пессимизма», затем дополнено неким эпикурейцем, снабжено вступительной аннотацией автором Притч, а позже одним из тех, кто принадлежал к ортодоксальной школе, и, наконец, приобрело свою нынешнюю форму благодаря другим комментаторам, двум редакторам и трем панегиристам. По крайней мере один из множества составителей мог бы обладать чувством стиля.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
