Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Другой монстр, того же рода, но на этот раз из Нью-Йорка, заметил, что я «совершенно brainwashed[296] на Коко». Она говорила на помеси французского с английским, держа перед красным лицом миниатюрный вентилятор, работающий на батарейках.
— Я пришла, потому что Коко старая дама, — сказала она мне.
Из почтения! В Париже слышишь вещи, которые ставят в тупик. Стоит побывать на премьере коллекции «От Кутюр». Пристроившись у приоткрытого окна, чтобы вдохнуть хотя бы немного свежего воздуха, я рассматривал эту особенную фауну, какую можно было два раза в году увидеть в салонах. Поражало отсутствие молодых лиц, как будто для того, чтобы специализироваться на моде, журналистке должно быть не меньше тысячи лет. По правде говоря, эти создания, эти весталки моды не старше других женщин их возраста; просто они уже не имеют возраста, пола, не имеют ничего, что интересует, иногда, мужчин. Твердо уверенные в своей значительности, они внимательно следят за тем, какое место в салоне занимают их коллеги: ага! В прошлом году такая-то сидела не так близко. Мелкая сошка, обезоруживающая своим трудолюбием, озлобленная, нуждающаяся, одетая, как нигде уже не одеваются, показывающая ляжки над чулками, когда даже в Фуйи-лез-Уа девчонки носят колготки.
Что могли понять эти создания в Мадемуазель Шанель? Несколько актрис наблюдали за Лорин Бекол. Было также несколько «светских-дам-друзей», потряхивающих длинными волосами в туалетах от Куррежа[297] или Кардена. Об одной из них Коко сказала мне:
— Она богата, действительно очень богата. И все же несчастлива, потому что думает, что красива и ведет себя так, как если бы была красива, а она не красива.
Я заметил Коко наверху, на зеркальной лестнице, съежившейся на ступеньке.
— Я сразу чувствую, принимается ли коллекция.
Следовательно, она знала, что ее революция не удалась. Брюки под юбками, слегка укороченными, тогда как другие показывали пупки… Она повернулась спиной к залу, но в зеркалах видела все: манекенщиц, выходящих из-за кулис, размахивая номером модели, освещенной прожектором; весталок, ерзающих на стульях, видела и пустые стулья. Она послала сказать мне, чтобы я больше не аплодировал. Я знал, что она думает о тех, кто собрался здесь, чтобы судить ее. Знает и их приговор и — странная вещь — заранее его принимает. Рядом в соседнем доме сносили перегородки. Я слышал ее хриплый голос:
— Вы думаете, приятно слышать, как все повторяют, что вам уже не двадцать лет?
На что еще она надеялась? Какую еще победу она могла одержать?
Единственную: доказать, прежде чем ее не станет, что остается самой молодой. Доказать своей работой.
Я был в смятении, поднимаясь к ней после демонстрации. Что ей сказать? Не было обычной толпы, спешившей ее поздравить. Она, отказывавшаяся от фальшивых карманов, от скрытой застежки, в первый раз предложила нечто не функциональное: брюки под юбкой из шотландской шерсти, и это в век центрального отопления. Ее «революция» выдавала ее растерянность.
Она улыбалась, задержав мою руку:
— Я очень довольна. Вы видите, народа не много, но те, кто поднялись ко мне, знают толк в хорошо сделанной работе. Мне уже не делают комплиментов, чтобы угодить. Меня поздравляют за мою работу, а это единственное, что имеет для меня значение.
«Я получаю хорошую взбучку…»
Трудные годы. Дела Дома обстояли немного хуже. Имя все еще сверкало, но крик Моды шел от других. Коко все больше думала о смерти. Готовила себе убежище в Швейцарии. Укрепляла свою финансовую оборону. Как все стареющие деспоты, она искала в своих первых успехах рецепты новых побед. Все чаще и чаще говорила, что собирается все бросить, но на самом деле перегруппировывала силы, чтобы продержаться до конца грозы. Нельзя было без волнения наблюдать за тем, как она использует все средства, чтобы продлить свое царствование до последней, решающей победы.
Отказаться, капитулировать, уйти? Она говорила об этом, но это были только слова.
«Почему я все еще занимаюсь этим гнусным ремеслом? Очень часто у меня возникает желание все бросить».
Она твердила это еще во время своих триумфов, когда все осыпали ее комплиментами. Ей возражали:
— Вы уже говорили это после последней коллекции. К счастью…
Она пожимала плечами, улыбаясь:
— Что бы я делала, если бы перестала работать? Изнывала бы от скуки.
Однако все чаще говорила о доме, купленном ею в Лозанне:
«Нет, конечно, не на берегу озера, оно безобразно с его дурно пахнущими лебедями. Водяные курочки там дохнут. Вода прогнила. Я буду жить на возвышенности, в Синьале, в маленьком доме, он называется «Синьаль». В наше время нельзя жить в доме, который требует больше двух слуг. Я хочу иметь маленький дом, гнездышко, где смогу спокойно умереть. Это очень комфортабельный дом. Три ванных комнаты и душ, не считая моей ванной. Превращу его в типичное швейцарское шале, а стены внутри покрою лаковыми вещами.
Вид?
«Я вижу только мой сад. В десяти метрах от дома открывается божественный пейзаж. В конце концов, жизнь проводишь в спальне, не так ли?»
Она показала мне кровать и кресла из кованой стали — чудо, сотворенное братом скульптора Джакометти[298].
«Все будет очень просто, никакого кривлянья. Дом будет открыт только для друзей. В Швейцарии я не буду устраивать приемы. Однако там есть люди, которые на это надеются. Мадемуазель Шанель сделает и то и это… Они ошибаются».
Джакометти — ремесленник, мастер, сделавший мебель, находился в госпитале после неудачного падения ночью на улице; его не сразу подобрали.
«Это настоящий художник, — говорила Коко. — Он не осмеливается просить деньги».
Пришли фотографировать кровать и кресла.
«Я потеряла утро, — жаловалась Коко. — То, что сделал Джакометти, восхитительно. Фотографировали из-за меня. Я тоже превращаюсь в предмет. Ау меня нет свободного времени».
Уход на покой? Уединение в Швейцарии? Гнездышко, где она будет ждать смерти?
«Надо подумать о коллекции, — говорила она, — потому что это будущее».
Могла ли она покинуть Моду, когда оставалась единственной хранительницей ее великих тайн? К моему удивлению, она ссылалась на высшие интересы Франции. Как будто они зависели только от нее… Для чего сражаться против всех? «Я могла бы остановиться. Я ни в чем не нуждаюсь. Проценты за духи получаю в Швейцарии. Не буду же я платить девяносто процентов налога. Я работаю не на государство».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
