— Почему? Разве это что-то плохое? — Мара с трудом приходила в себя.
— Твой случай — уникальный. Я знаю их. Они заберут тебя, будут изучать, не дадут спокойно жить. Начнется целая серия экспериментов над эмбрионами… Сначала ты должна вырасти и повзрослеть. Потом решишь сама, но не теперь.
— А про то, что Эдлунд — мой отец, тоже нельзя рассказывать?
— Решайте это с ним. Уверена, он поддержит тебя. А сейчас мы должны придумать логичное объяснение тому факту, что ты выжила. Шансов было мало, но они были. В Совете зацепятся и будут копать. Я поговорю с Густавом. Завтра мы должны убедить их людей, что ты просто упала в воду и выжила. Отвести любые подозрения. Учитывая скалистый берег Линдхольма, это будет непросто.
Одеяло почти не грело. Брови, одежда Мары, — все покрывалось инеем. Отходить она начала лишь в холле: там было тепло, и реакция ребят отвлекла ее от ноющих костей. Все перешептывались:
— Она жива?
— Как это возможно?
— Разве ее не сжег дракон?
— Мара, дорогая! — кинулась к ней синьора Коломбо. — Мы думали, что больше не увидим тебя!
— Не сейчас, Франческа, прошу тебя, — строго вмешалась Вукович. — Ей нужен врач.
— Я сварю тебе горячего шоколада! — кричала вслед повариха. — И сделаю большой сэндвич с грудинкой!
— Ксюша, прости, я взяла твою куртку… Она в воде, — Мара остановилась, заметив Пичугину. — Забирай пока мою, но я куплю тебе новую, честно.
— Да ничего страшного, — ответила та.
— Потом, потом, — хорватка тащила Мару наверх.
Девочку уложили в горячую ванну с апельсиновым и хвойным маслом, ее кожа порозовела, закоченевшие пальцы ног согрелись и разогнулись. От блаженства она едва не уснула прямо там, но мадам Венсан велела вылезать, выдала теплую фланелевую пижаму, носки из овчины и отвела в кровать, около которой уже стоял поднос с дивным густым горячим шоколадом и пышным сэндвичем.
Мара уютно устроилась под одеялом и набила рот волшебным угощением. Когда она слизала с тарелки последние крошки и капли расплавленного сыра, в палату вошли Эдлунд и Вукович.
— Ну, как ты? — обеспокоенно спросил профессор.
Он будто постарел лет на десять: морщины стали глубже, лицо осунулось. И выглядел он неуверенным.
— В норме, — кивнула Мара, вытерев рот тыльной стороной ладони.
— Я должен кое-что тебе сказать… — Эдлунд мялся у порога и с трудом подбирал слова. — Ну, возможно, это тебя напугает, но… Я проанализировал некоторые данные… И если мы рассудим логически, то единственным вариантом, при котором мог получиться межрасовый метис… Я не хочу тебя обидеть, просто с научной точки зрения…
— Ларе, говори прямо, — прервала Вукович его реверансы.
— Я полагаю, что твоя мать — Инира Нанук, а отец — я, — и он в нерешительности замолчал.
— Да вы что?! Правда? — Мара пыталась изобразить удивление.
Профессор подозрительно взглянул на нее.
— Ты знала… — протянул он и перевел взгляд на Вукович. — Вы обе знали! Мила, зачем тогда ты заставила меня…
— Ты должен был сказать сам, — хорватка довольно улыбалась. — Это по-мужски.
— Значит, Мара, ты уже успела обо всем подумать, — подытожил Эдлунд. — И, наверное, обсудить с друзьями.
— Нет, они ничего не знают. Пока, — пожала плечами Мара. — И я могу ничего не говорить, если хотите. Но за сверхмощный процессор в голове Брин не отвечаю.
— Да я не об этом! — с досадой отмахнулся Эдлунд. — Я сам готов повесить плакат у главного входа и сделать рассылку всем выпускникам Линдхольма. Я хочу услышать, что ты об этом думаешь… Наверное, злишься на меня? Что я не догадался сразу, позволил Селии обмануть себя…
— Не знаю, — Мара сосредоточенно ковыряла заусенец на большом пальце. — Ну, в смысле… Во-первых, я рада, что хоть кто-то из моих родителей жив. Во-вторых, я даже готова была смириться, что мой отец — Озгюр Коркмаз… И с этой точки зрения вы — далеко не худший кандидат… — она вздохнула. — Я вряд ли готова называть вас папой, и вообще… Но я не против, это точно.
— Можно… я обниму тебя? — голос Эдлунда прерывался.
— Без проблем…
И он сжал ее так, что будь она чуть младше, не обошлось бы без переломов. Щетина на его щеках приятно кололась, от него пахло незнакомо, но очень уютно. Мара неуверенно похлопала его по спине. Хорватка шмыгнула. И когда девочка поняла, что сама вот-вот разревется, решила срочно сменить тему.
— Профессор, — прокряхтела она из-за его плеча. — Есть еще кое-что.
— Что? — он отстранился.
— Я спаслась не потому, что упала в воду, — и Мара с помощью Вукович рассказала про перевоплощение в орла.
— Мила, ты что, заставила ее залезть в море только для того, чтобы отвести подозрения?! — взревел Эдлунд.
— Тише, Ларе. Посуди сам. Лучше оставить ее способности в тайне. Подумай о последствиях.
Он потер щетину, сунул руки в карманы, подошел к окну.
— Ты права, — произнес он, наконец. — Мне даже жаль Мартина. Его дракону теперь несладко придется.
— После всего, что он сделал?! — Вукович уперла руки в боки.
— Он ведь не знал… Не помнил. Он гениален. И не заслужил такого, — Эдлунд ссутулился. — Я говорил с Селией. И как я раньше этого не видел? Она безумна. И все гораздо хуже, чем у ее отца.
— Никогда ей не доверяла, — процедила Вукович.
— Я не воспринимал наши отношения всерьез… Нет, она нравилась мне, но планы Мартина и отца казались шуткой. Не уверен, что они и правда хотели нас однажды поженить. А в Селии что-то сломалось. Она отчего-то винила не меня, а Иниру. Почему? Почему не сказала сразу, не устроила истерику, как у вас, женщин принято?
— Она психопат, Ларе, — покачала головой хорватка. — Уверена, ее признают невменяемой.
— Но ведь она идеально все спланировала! — удивилась Мара. — Разве сумасшедший человек так может? И даже похищение… Ведь это была она?
— К сожалению, — кивнул Эдлунд.
— Ревность делает людей неадекватными, — грустно сказала Вукович. — Всегда есть спусковой крючок, с которого все начинается. Но думаю, жестокость жила в ней изначально. Гены драконов, вероятно.
— Она разумнее, чем кажется, — Мара натянула одеяло до подбородка. — Она сказала, что рассчитывала стать хозяйкой острова, выйдя замуж. Инира была препятствием. А потом, когда узнала, что я — наследница…
— Так вот, почему она кричала: «Линдхольм мой!» А я решил, что она окончательно спятила, — Эдлунд отвернулся от окна. — Выходит, Лена заметила сходство между тобой и Инирой. Она знала, как я переживал тот несчастный случай на маяке, и хотела все рассказать. Но Селия знала, что отец эмбриона — я, и начала угрожать Лене. Тогда я и получил то письмо.
