Остров, на который мы направились, был одним из самых маленьких. Половина сорокафутовой рыбацкой лодки торчала из песка под причудливым углом, сосны на пляже, увешанные кусками пены «Стирофоам», рваное тряпье, обрывки пластиковых пакетов и мешки для мусора. В общем, остров находился в таком состоянии, в каком его оставили коренные американцы: уютный маленький кусочек суши, покрытый австрийскими соснами, презервативами и пивными жестянками.
Курт Вагнер, конечно, не в счет — его тело коренные американцы не оставляли. Оно лежало в центре маленького острова на небольшой просеке и, подобно предыдущим трупам, в торжественной позе со скрещенными на груди руками и прижатыми друг к другу ногами. Голова и одежда отсутствовали, тело обуглилось — в общем, похоже на прошлые случаи с тем только исключением, что на сей раз фигурировала одна новая вещь. На шее трупа на кожаной веревке покоился медальон размером с яйцо. Я пригляделся — это оказалась бычья голова.
И снова я почувствовал странную ноющую пустоту. Интуитивно я ощущал важность всех этих деталей, но что за этим кроется, без Пассажира понять не мог.
Винс Мацуока сидел на корточках возле трупа, изучая окурок сигареты, а Дебора — на коленях рядом с ним. Я обошел их, разглядывая тело под разными углами, этот натюрморт с копами. Наверное, я надеялся обнаружить маленькие зацепки: может, водительские права убийцы или составленное им признание, — но нигде ничего подобного не было — один сплошной песок, исписанный многочисленными следами и ветром.
Я присел на колени рядом с Деборой.
— Ищете татуировку? — спросил я.
— Прежде всего, — ответил Винс. Он протянул руку в перчатке и слегка приподнял тело. И вот она показалась, чуть припорошенная песком, но все равно заметная, — часть, видимо, осталась на отрезанной голове.
— Точно он, — констатировала Дебора. — Татуировка, его машина на парковке — это он, Декстер. Знать бы, что эта татуировка означает.
— Это по-арамейски, — сказал я.
— А ты с какого хрена это знаешь? — осведомилась Дебора требовательным тоном.
— И с след о ват, — ответил я и присел на корточки рядом с телом. — Смотри. — Я откопал маленькую сосновую ветку и стал пользоваться ею как указкой. Часть первой буквы была отрезана вместе с головой, но остальные виднелись четко, так что урок можно было начинать. — Вот это «м», или то, что от нее осталось. Это «л», а это «к».
— И какого черта это значит? — спросила Дебора.
— Молох, — сказал я и ощутил иррациональный холодок на ярком солнце, произнося это имя. Я попытался стряхнуть его, но неуютное «послевкусие» все равно осталось. — В арамейской письменности не употребляют гласных. Поэтому «млк» читается как «Молох».
— Или «молоко», — предположила Дебора.
— Деб, если ты считаешь, что убийца вытатуировал «молоко», тебе не помешала бы передышка.
— Но если Вагнер — это Молох, кто убил его?
— Вагнер убил остальных, — пояснил я, очень стараясь, чтобы мои слова звучали глубокомысленно и уверенно, хоть это и трудная задача. — А потом, э-э…
— Все твои «э-э» я уже давно предугадала, — сказала она.
— И ты следишь за Уилкинсом?
— Господи, не я, а мы следим за Уилкинсом.
Я снова посмотрел на тело, но больше того, что уже знал, сообщить оно мне не смогло. Мой разум бродил по кругу: если Вагнер был Молохом, а теперь Вагнер убит, и убит Молохом…
Я поднялся и на мгновение ощутил головокружение, как будто попал в перекрестье ярких огней, и услышал, как издалека ужасная музыка начинает заполнять пространство. Секунду у меня не оставалось никаких сомнений, что где-то поблизости есть божество, которое зовет меня; настоящее божество, а не какой-нибудь псих-шутник.
Я потряс головой, чтобы заглушить это, и чуть не повалился наземь. Я почувствовал, как кто-то хватает меня за руку, чтобы не дать мне упасть, но была ли это Деб, Винс или сам Молох, точно сказать не мог. Издали голос звал меня по имени — нет, он его пел, все ускоряя и ускоряя темп мелодии. Я закрыл глаза и почувствовал, что громкость музыки многократно усилилась, а лицо пылает от жара. Что-то начало меня трясти, и я открыл глаза.
Музыка смолкла. Жар шел от солнца Майами, а горячий ветер сгребал облака, готовя послеполуденную бурю. Дебора держала меня за оба локтя и трясла, постоянно повторяя мое имя.
— Декстер, — говорила она. — Эй, Деке, очнись. Декстер. Декстер.
— Я здесь, — отозвался я, хотя сам не был уверен в том, что говорил.
— С тобой все в порядке, Деке? — спросила Дебора.
— По-моему, я слишком быстро встал, — сказал я.
Она подозрительно посмотрела на меня.
— Ну да, как же, — проворчала она.
— Серьезно, Деб, все нормально. То есть мне так кажется.
— Тебе так кажется, — повторила Деб.
— Да. Я хочу сказать, что просто слишком резко принял вертикальное положение.
Сестра смотрела на меня еще секунду, а потом отпустила и отступила назад.
— Ладно. Раз ты можешь сесть в лодку, тогда давай, нам надо возвращаться.
Может быть, из-за того, что я еще чувствовал головокружение, все, что она говорила, казалось мне бессмысленным набором слов.
— Возвращаться? — переспросил я.
— Декстер, у нас шесть трупов, а единственный подозреваемый валяется без головы, — ответила она.
— Так, — сказал я и услышал отдаленный стук барабанов, сопровождавший мой голос. — И куда мы направляемся?
Дебора, сжав кулаки и стиснув зубы, посмотрела на тело, и на секунду я подумал, что она собирается плюнуть.
— Что там насчет того мужика, которого ты загнал в канал? — наконец спросила Деб.
— Ты про Старжака? Нет, он сказал… — Я осекся, но было поздно, потому что Дебора тут же атаковала.
— И когда же это ты с ним успел поговорить, черт тебя подери?
Честно говоря, я все еще пребывал в легком тумане, поэтому не думал, прежде чем сказать, и в результате оказался в неприятном положении. У меня имелись веские причины не говорить сестре, что мы общались недавно, когда я привязал его к верстаку и пытался искромсать на мелкие кусочки, но, видимо, кровь быстро прилила назад к голове, потому что я поспешно исправился:
— Казался, то есть. Он мне показался… ну, не знаю, — вилял я. — По-моему, это он из личных побуждений — оскорбился, что я его подрезал.
Дебора секунду сердито смотрела на меня, но потом, видимо, приняла мое объяснение, отвернулась и пнула песок.
— Отлично, у нас ничего нет, — сказала она. — Его проверить не повредит.
Сказать ей, что я его уже досконально проверил, было плохой идеей, поскольку мои действия выходили далеко за рамки обычной полицейской работы, поэтому я предпочел просто кивнуть в знак согласия.
