Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
Церемония близилась уже к концу, когда произошло общее смятение: только что закололи быка и жертвоприноситель встал, чтобы, – как думали все, – разрубить трепетавшие еще члены жертвы, как вдруг, подняв свой окровавленный священный нож, он бросился на Адона. То был еще молодой, громадного роста человек; его искаженное бешенством лицо, налитые кровью и горевшие дикой злобой глаза были поистине ужасны. Иосэф невольно попятился; один из офицеров его свиты, гикс по происхождению, ухватил безумца за руку как раз в тот момент, когда он наносил удар – нож скользнул и, вместо удара в грудь, нанес Адону глубокую рану в бедро.
Раздались крики: «Измена! Убит Цафнат-Паанеах!» Произошла свалка; одни бросились поддержать облитого кровью Иосэфа, другие кинулись на жреца, стараясь его обезоружить; но жрец, благодаря геркулесовой силе, победоносно отбивался от целого десятка противников. Уже несколько тяжело раненых валялось на земле, как вдруг преступник отскочил назад и с криком: «Умираю за мою страну! Рука счастливее моей найдет дорогу к твоему сердцу, проклятый, смердящий пес!» – вонзил нож себе в грудь и повалился навзничь. Иосэфа отнесли в его шатер и перевязали рану, которая оказалась не опасной; но сильная боль и потеря крови уложили его в постель и более чем на неделю задержали обратное выступление каравана.
Покушение на убийство Адона возбудило в обоих станах глубокое изумление; в первый день крики и вопли стихли только к ночи. Все гиксы, возмущенные дерзостью поступка, громко обвиняли жрецов в потворстве преступлению; но жрецы хотя и сожалели, разумеется, в глубине души, что план Рахотепа не удался и стоил жизни бравому патриоту, – тем не менее, были спокойны: доказательств соучастия не было никаких, и ни фараон, ни Адон не рискнут возложить на целую касту ответственность за безумный поступок фанатика, действовавшего под впечатлением минуты.
Как только силы Иосэфа достаточно восстановились, он тронулся в обратный путь. И в долгие часы, убаюкиваемый равномерным раскачиванием носилок, под давлением охватившего его чувства тоски, он много передумал о своем прошлом и будущем. Покушение Рахотепа представляло ему в совершенно ином свете отчаяние Аснат при прощании с ним и вообще все поведение ее по возвращении из Мемфиса. Так, стало быть, покушение, жертвой которого он чуть было не пал – не безумная вспышка фанатика, а глубоко и издавна задуманное преступление… Аснат знала об этом… и молчала?! А все-таки она любит его и выдала свое чувство; сердце Иосэфа радостно забилось при этой мысли. Целыми днями раздумывал он теперь, стараясь понять сердце этой женщины, бывшей по-прежнему загадкой для него; эта забота заставила Иосэфа забыть на время всю сложность и затруднительность его политического положения. С каким лихорадочным нетерпением жаждал он теперь увидеть поскорее Аснат и прочесть в ее лазурных глазах, какое впечатление произведет на нее его возвращение.
В Танисе привезенное гонцом известие о покушении на жизнь Адона наделало много шуму и вызвало чрезвычайно разноречивые чувства: египтяне злились и сожалели, что тиран уцелел; гиксы с торжеством приветствовали спасение человека, служившего им главной и единственной опорой.
Разгневанный Апопи в разговоре с Верховным жрецом храма Пта, которого и призывал для того, прямо объявил, что в случае повторения возмутительного покушения на жизнь его канцлера ответственность падет на всю жреческую касту; кроме того, фараон повелел, чтобы день возвращения Адона в столицу был торжественно отпразднован жертвоприношениями и милостями, и послал гонцов поздравить своего любимца со счастливым избавлением от грозившей опасности. На Аснат известие, что Иосэф спасся от смерти, произвело потрясающее впечатление – любовью и счастьем забилось ее сердце в первую минуту при мысли снова увидеть его здравым и невредимым; но затем, раздумавшись о тех последствиях, которые это покушение могло иметь для ее касты, о тех суровых мерах, которые муж ее не замедлит принять против жрецов, она пришла в отчаяние. Душевная тревога Аснат была так сильна, что она даже не думала о том ложном положении, в каком очутилась она перед мужем, неосторожно выдав ему свою прикосновенность к делу покушения.
Рожденная под жгучими лучами тропического солнца, живая и впечатлительная, Аснат была женщиной в полном значении этого слова; она жаждала любви и счастья. Гор был далеко, а с глаз долой – из сердца вон. Между тем, красивейшего и знатнейшего во всем Египте человека, своего мужа, который при этом страстно любил ее, она, повинуясь велениям касты, должна была ненавидеть и скрывать от него свои чувства. Любовь, казалось бы, должна стереть и племенную ненависть, и кастовые предрассудки, но, тем не менее, воспитанная в них с детства, дочь Потифэры смогла противостоять этому величайшему из чувств человеческого сердца, хотя душа ее и разрывалась на части под напором противоречивых влечений. Но никогда еще этот внутренний разлад не был ей так тягостен и горек, как в день въезда Адона в Танис; она чувствовала, что не в состоянии присутствовать при встрече, которую торжественно праздновал Апопи, и ограничилась тем, что послала двух своих сыновей с наставниками.
День въезда Иосэфа праздновался с царским великолепием. С зарей во всех храмах принесены были жертвы; со скрежетом зубов падали ниц жрецы перед статуями богов, благодаря их за сохранение драгоценной для государства жизни первого сановника и никогда еще, может быть, не тяготело столько проклятий над ненавистной головой того, кого они по приказу фараона чествовали официально. Затем пышные религиозные процессии жрецов и жриц с пением гимнов вышли в полном составе за ворота города навстречу героя дня для принесения ему своих поздравлений.
Сам Апопи – неслыханная дотоле вещь! – лично встретил Иосэфа у храма Сохет и, когда Адон со слезами радости и благодарности распростерся перед ним и поцеловал землю, фараон поднял его, обнял, как сына, и дозволил ему впредь лобызать стопы свои.
После жертвоприношения в храме Сохет Апопи в сопровождении своего канцлера вернулся во дворец, где задал великолепный пир, на котором присутствовали весь двор и городская знать. По возвращении домой Иосэфу предстоял прием еще целого ряда депутаций; лишь с наступлением вечера он мог удалиться во внутренние покои и, выслав всех, запретил под каким бы то ни было предлогом тревожить себя. Иосэф не совсем еще оправился от раны; волнения же целого дня окончательно истощили его силы. Бледный и расстроенный, улегся он на ложе в колоннаде, ожидая Аснат; должна же она прийти хоть теперь приветствовать его. Ее отсутствие на утренней церемонии нисколько его не удивило: она не хотела свидеться с ним на глазах фараона и жрецов.
Но ожидания его были напрасны; при малейшем шорохе он вскакивал, думая услышать легкие шаги Аснат и надеясь, что вот-вот в тени покажется ее стройная фигура. Ужели она, признавая себя сообщницей жрецов, не осмеливается прийти? И без того нервно возбужденного Иосэфа вдруг охватило такое отчаяние, такое отвращение к жизни, что он спрятал лицо в подушки и зарыдал, как ребенок. Зачем вступил он на землю Кеми; зачем судьба, издеваясь над ним, сделала его, простого, но свободного пастуха – Адоном фараона Апопи? В зеленых степях земли Кенаанской он не познал бы столько почестей, но зато не пожал бы столько ненависти! Весь этот почет, который окружает его теперь, фальшив и под внешним покровом своим таит презрение и злобу. Еще сегодня утром, когда он с холодным равнодушием выслушивал уверения жрецов в преданности, когда лесть рекой лилась к его ногам, – разве глаза его не искали невольно в этой полотняной толпе или в почетной страже, приветствовавшей его криками, какого-нибудь другого безумца с топором или ножом в руках, готового уничтожить, как гадину, его – того человека, которого они только что провозглашали славнейшим сыном Египта? Все, чем он упивался, было лживо и не могло найти отклика в его сердце, а собственный дом был для него пустыней… Окружавшая его тишина и сознание своего одиночества стали ему невыносимы; в нем проснулась жажда снова увидеть Аснат и прижать ее к груди. И в этом чувстве, в сознании, что он любит и обладает той самой женщиной, отец которой считает его хуже собаки, было для него что-то упоительно-сладкое. Потом, ему хотелось услышать от нее самой: знала она или нет, когда расставалась с ним, что он шел на верную смерть? Нервная дрожь пробежала по телу; голова горела, как в огне, в висках стучало. Иосэф вскочил, почти бегом миновал длинную галерею и вошел в покои жены.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
