Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Несмотря на то что на улице было почти темно, бабушка не снимала очки. Мишель даже решила взять ее покрепче под локоть, чтобы она, не дай бог, не оступилась. Прижалась к ней плечом и почувствовала насыщенный, немного терпкий аромат. «Андрей бы точно сказал, что так пахнет в оперном театре. Вот глупый!»
– Ну, расскажи, как ты живешь? – попросила Мишель.
Она очень странно чувствовала себя от того, что понимала: со стороны они с бабушкой выглядят почти одинаково. Да, их разделяли пятьдесят лет. Но на плохо освещенной улице это особенно не бросалось в глаза. А вот схожесть была очевидна. Стройные, с темными волосами до плеч. Даже пальто, в которые они были одеты, не очень-то отличались. Только у Мишель из тонкой черной шерсти, а у Елизаветы Кирилловны – из какой-то искусственной ткани. Но в сумерках и эта разница не бросалась в глаза. «Надо будет подарить бабушке новое пальто», – решила Мишель. Ей вдруг очень захотелось позаботиться о ней. Нет, не потому, что та была старой. Наоборот, была так прекрасна, что красоту ее хотелось подчеркнуть и преподнести в самом выгодном свете. «Наверное, ей пошли бы длинные серьги с темно-рубиновыми камнями, – подумала Мишель и вдруг осеклась. Она ведь так и не знала, какого цвета глаза у бабушки. Если темно-карие, то да, рубины подойдут. А если ярко-синие – то лучше выбрать бирюзу подходящего оттенка или аквамарины. Интересно все-таки, какого цвета у нее глаза?
– А живу я в целом неплохо, – произнесла Елизавета Кирилловна хорошо поставленным голосом. – В театре все, как всегда – работы много, о себе и подумать-то некогда. Вот, хотела к юбилею сделать творческий вечер, но не сложилось. Аркаша умер. Как-то было не до того. Да и неприлично. Что люди скажут? Хотя у меня же в этом году все совпало – и восьмидесятилетие, и шестьдесят лет сценической деятельности. Так что, жаль, жаль…
Мишель растерялась. У бабушки сын недавно умер, а она переживает о каком-то творческом вечере. Как такое может быть? Если умер ребенок, пусть даже взрослый, да любая мать, скорее, от горя разум потеряет. Но уж точно не будет переживать о том, что юбилей сорвался. «Актриса – это какая-то другая порода женщин», – подумала Мишель. Она уже полюбила свою бабушку, а потому хотела любым способом ее оправдать.
– А ты как живешь? – спросила Елизавета Кирилловна после того, как они завернули на темную улицу, где не горел ни один фонарь.
– Нормально, – пожала Мишель плечами.
Хорошо, чтобы вокруг была кромешная тьма и бабушка не видела выражение ее лица.
«Хорошо! Очень хорошо! Просто отлично! Мне тридцать лет, и я молодо выгляжу. Почему? Нет, не потому, что я так тщательно слежу за собой и у меня отличный генотип. Все гораздо проще. В моей жизни нет ничего, что может состарить, – ни детей, ни мужа, ни даже своего дома. Все время в движении, все время на бегу. Разве так можно хоть когда-нибудь состариться? Только вот кому она нужна, эта бессмысленная и бесконечная молодость?»
– Ты прекрасно выглядишь, – бабушка как будто подслушала ее мысли. – Правда, на мать похожа очень.
– А на отца? – неуверенно спросила Мишель, не зная, стоит ли ей задавать этот вопрос. Впрочем, если бабушка, судя по всему, больше грустит о том, что сорвался ее юбилей, а не о смерти своего единственного сына, значит, ничего страшного в вопросе нет.
– Знаешь, я не помню его.
– То есть как?
Мишель была так потрясена, что даже остановилась. Только в этот момент она заметила, что ветер с моря усиливается и вот-вот пойдет дождь. Когда она шла, прижавшись к бабушкиному плечу, холод не был так ощутим.
– Я не помню его, когда он еще был собой. Понимаешь? – почти равнодушно произнесла бабушка. Но не от жестокости, а потому, что, видимо, эта фраза помогала ей справляться с болью.
«Я не помню его, когда он был собой. Я не помню того времени, когда он еще не превратился в чудовище. Я не помню ничего! А тот, кто умер совсем недавно, – это совсем не мой сын, это руины, которые остались от человека, когда-то бывшего моим сыном».
Нет, бабушка ничего такого не сказала. Но Мишель все поняла.
– Как он умер? – не смогла она удержаться от вопроса.
– Не знаю. Его нашли спустя пять дней после смерти. Хорошо, что театр помог с похоронами. И твой отец тоже. Все-таки он редкий человек.
– Что? – Мишель показалось, что она ослышалась или начала сходить с ума.
– Я говорю про Александра Генриховича, – хрипло произнесла бабушка. – Маша, очень холодно, идем быстрее, а то я завтра не смогу выступить на худсовете. А там будет обсуждаться очень важная тема.
«Она все-таки либо слишком старая, либо сумасшедшая, – подумала Мишель. – Как она может так легко и непринужденно жонглировать словами? Неужели ничто не способно взволновать ее по-настоящему? И когда она наконец-то снимет свои очки? Неужели она хоть что-то в них видит?»
– А у тебя любовник есть? – вдруг спросила бабушка без всякого перехода.
– Целых три, вернее, два с половиной.
– О, ты моя внучка! Хотя в твои годы у меня было пять. А половина – это как? Импотент или жадный?
– И то и другое, – засмеялась Мишель.
– Ну, тогда его надо гнать вон без сожаления. Еще что-то одно можно простить, но эти два недостатка сразу – это уже никуда не годится. Значит, у тебя всего два любовника? Один нравится, второй богатый? Так?
– Не угадала, один женатый и известный, а второй – просто хороший парень.
Мишель и сама не могла понять, почему она так откровенна с этой пожилой женщиной, которую не знала еще несколько часов назад. Может, и правду говорят, что бабушка – это особенный человек, ни на кого не похожий. И не важно, прошли ли тридцать лет твоей жизни рядом с ней, или вы встретились лишь сегодня.
– Понятно, – отчеканила бабушка и вздохнула слишком наигранно, видимо, чтобы подчеркнуть свою следующую фразу: – А в твоем возрасте просто хороший парень – это слишком мало. Слишком! Только когда ты безнадежно состаришься, то поймешь, что именно это есть самое главное. Но, увы, будет поздно. Да, все женщины похожи.
– А куда мы идем? – перевела Мишель разговор на другую тему.
– К тебе домой, – спокойно ответила Елизавета Кирилловна.
Удивительно, но Мишель не почувствовала ничего. Словно подхваченная ветром пушинка, в абсолютной тьме неслась она навстречу своему прошлому и не испытывала при этом ни страха, ни радости, ни печали. В этом движении она неожиданно для себя обрела покой, плавно перетекающий в равнодушие.
– Вы с мамой жили там, пока она не сбежала с Александром Генриховичем. Я всегда осуждала ее, но в последние годы мне иногда приходит в голову – а может быть, она была права? И с тонущего корабля действительно надо бежать? Вот погибли бы вы все вместе, и что же в этом хорошего? А так хоть кто-то выжил.
– Бабушка, отец когда-нибудь вспоминал про нас?
– Не знаю, я не спрашивала.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
