Он делал то, что делал всегда, — безжалостно изнурял свое тело, чтобы вернуть ему силу и твердость. Так же, как когда-то он учился стрелять из аркебузы, Энтони сейчас учился в сумерках плавать.
— Зачем ты это делаешь? Многие люди не умеют плавать, даже те, кто всю свою жизнь ходит в море.
Он пожал плечами.
— Может быть, я бросился бы в море, когда за мной пришли люди короля, — ответил он. — Но я не умел плавать.
— Разве ты этого хотел? — удивилась Фенелла.
Она помнила, как Сильвестр рассказывал ей: «Он вышел навстречу королевским ищейкам, будучи уверен, что ему нечего скрывать. У них не было причин бить его, и он вообще не сопротивлялся».
В последующие годы сэр Джеймс частенько размышлял о побеге. При определенных условиях дворянам давали возможность спасти таким образом своих родственников, вырвав их из лап закона, но Энтони считал, что об этом и речи быть не может. «Я не еретик, — сказал он Сильвестру. — От чего мне бежать?»
— Разве ты хотел этого? — снова спросила она и погладила его по мускулистой от плавания руке.
Его плечо вздрогнуло под ее ладонью, он отвернулся.
— Мне хотелось бы, чтобы у меня был выбор, — ответил Энтони.
Он научился стрелять, потому что мужчина, который нетвердо стоит на ногах, чувствует себя более уязвимым, нежели другие люди. По этой же причине он учился плавать. Он всю жизнь пытался избежать проклятия, которое постоянно опережало его на шаг.
«И все равно мы можем считать, что нам повезло, — думала Фенелла. — У нас есть дом, в котором никогда не течет крыша, нас кормят вкусными блюдами, огонь согревает нас. У нас есть люди, с которыми мы можем поболтать после проделанной работы и попеть под аккомпанемент лютни. Наши старики, хоть и ведут себя склочно и мрачно, чисто вымыты, за ними хорошо ухаживают, у нас отличные дети, которым нигде не было бы лучше».
Маленький Люк, которому исполнилось почти девять, уже ходил с мужчинами на верфь, чтобы посмотреть, чем занимается кораблестроитель, а его сестра Лиз училась у тетушки Микаэлы вести большое домохозяйство мирового судьи.
— Вы слишком балуете обоих, — говорила Ханна Фенелле. — Вы морочите им головы. Ты же знаешь, Сильвестр никогда не женится на мне, а мои дети не будут его наследниками. Они могут стать только слугами, и им будет больно, оттого что их воспитывали как господ.
— Почему это Сильвестр не женится на тебе? Вот вернется он домой, я ему вправлю мозги и скажу, в какое двусмысленное положение он ставит тебя и детей.
— Оставь его, — осадила девушку Ханна. — Времена, когда я на это надеялась, миновали. Я на восемь лет старше его, и каждый прожитый год отлично виден по мне.
— Глупости! — воскликнула Фенелла и вдруг заметила, как поседели волосы, выбивавшиеся из-под чепца Ханны. — Сильвестр не тот человек, который способен оттолкнуть женщину только потому, что ее молодость уже позади, в отличие от…
Ханна желчно расхохоталась.
— От короля, ты хочешь сказать? Нет, это уж точно. Сильвестр не какой-то там вечно токующий тетерев, а лебедь, отдающий свое сердце лишь однажды.
— Ну вот, именно это я и имею в виду, — обрадовалась Фенелла. — Так почему же он не женится на женщине, которой отдал свое сердце, не будет заботиться о ее детях и, если того захочет Господь, не родит с ней еще детей?
Глаза Ханны сузились.
— Ты пытаешься меня одурачить или действительно не знаешь?
— Зачем мне тебя дурачить? Сильвестр никогда не хотел жениться, потому что пообещал Энтони защитить меня с помощью помолвки. Но мы уже слишком долго пользуемся этой его дружеской услугой. Если Энтони не женится на мне, то в этом виноваты, конечно же, не ты и не Сильвестр.
— И ты хочешь сказать, что Сильвестр хочет этого? Чтобы Энтони женился на тебе? — Ханна по-прежнему пристально смотрела на нее прищуренными глазами.
— А чего же еще? — не поняла Фенелла. — Мы с Энтони — два человека, которых он любит в своей жизни больше всего на свете, и он сделал все, чтобы облегчить наш путь. — Как это обычно бывало, она заметила, что сказала лишнее, уже после того, как слова были произнесены.
Ханна не стала слушать ее извинений, расхохоталась.
— Точно, Фенелла, вы — два человека, которых он любит в этом мире больше всего на свете!
На следующий день Ханна как ни в чем не бывало снова пекла с ней и тетушкой хлеб, но, когда Фенелла загружала повозку, тетушка отвела ее в сторону.
— Я-то думала, что сын моей сестры поступает с тобой, как подлец, — произнесла она. — На самом же деле он повел себя, как человек чести. Скорее он ведет себя, как подлец, с той несчастной, которая рыдает у бочонка с солью.
От удивления Фенелла не могла произнести ни слова. Тетушка рассмеялась.
— Не смотри на меня так, словно я вот-вот откушу твою растрепанную голову, гребешок. Ты, счастливица, могла выбирать между двумя самыми лучшими парнями на всем туманном острове, но за то, что ты выбрала не золотую треску, а черную морскую звезду, я на тебя не в обиде.
— Правда?
Микаэла перестала улыбаться.
— Да, — ответила она. — Черная морская звезда, может быть, и таскает за собой огромную глыбу, но, если хочешь знать мое мнение, человек, в душе которого плещется такое море, стоит того, чтобы таскать тяжкий груз. Хоть я и сержусь на него за то, что он делает из всего тайну. А на тебя с треской — не меньше.
Фенелла бросила хлеб в повозку и обняла Микаэлу.
— Вы правы, — сказала она. — Но злиться можете только на Энтони и меня, но не на Сильвестра, который просто играл в нашу игру, потому что хотел нам помочь. Я счастливица, это правда, но я никогда не могла выбирать между ними. Мы с Энтони были парой, с тех пор как впервые встретились на верфи, и ровно столько же Сильвестр для нас лучший друг, которого только может желать человек.
Тетушка Микаэла высвободила руку и дернула себя за нижнее веко, пристально глядя на Фенеллу.
— И ты действительно веришь в то, что говоришь мне? Ты хоть иногда пользуешься своими светлыми глазенками для того, чтобы видеть, или только для того, чтобы утонуть в бездонном взгляде своего возлюбленного, а?
Фенелла, ничего не понимая, уставилась на нее и вдруг осознала, что Микаэла по-прежнему красавица, хотя она ничего не предпринимала для того, чтобы разгладить морщины на лице или спрятать растущие в ушах волосы.
— Не знаю, — сказала она. — Иногда я опасаюсь, что четко вижу только Энтони, а все остальное — несколько размыто.
— Кажется, это действительно так и есть, — проворчала тетушка. — Черная морская звезда слеп, пока смотрит не на корабль, он и тебя заразил своей слепотой. Да благословит Господь вас, слепцов, да чтобы эта слепота не стала ни вашей погибелью, ни погибелью третьего слепца, за компанию. Если уж ему обязательно кого-то наказывать, то пусть задаст трепку холодной медузе в Лондоне, той ни от чего не бывает больно.
