— Я… по-моему, это было классно. Я имею в виду, что он просто так сделал это для меня. Ну, в точности как он помог и тебе, со всем этим тут…
Он обводит рукой сад.
— По-моему, печально, что его больше нет, — говорит он.
Делаю шаг вперед, после некоторых колебаний кладу руку сыну на плечо.
— По-моему, тоже, — говорю я.
Давид поднимает глаза и смотрит на меня:
— Папа?
— Что, сынок?
— Можно тебя спросить? Только скажи честно.
Поднимаю руку, как бы давая присягу:
— Обещаю.
— Когда мы были на Менорке, я однажды видел тебя в бассейне гостиницы. Помнишь?
Киваю:
— Конечно.
— Ты был там совсем один. Ну, еще только этот… этот странный парень.
— Да.
— Я очень долго думал, уже в тот день, но и потом… Ты ничего не собирался сделать?
— Что сделать?
— Ты ничего не собирался сделать этому парню? — говорит Давид тихо.
Развожу руками и принимаюсь смеяться.
— Мальчик мой, — говорю я, привлекаю сына к себе и прижимаю его к груди. Он давно мне этого не позволял.
— Конечно нет! — говорю я со смехом. — Мне он тоже показался странным. Я немножко поиграл с ним, и все.
Держа Давида в объятиях, опять смотрю на балкон второго этажа. Направляясь в серебристом «мерседесе» в Хилверсюм, где снимали «Миллионера недели», мы с Ришардом Х. говорили об этом балконе. Сперва я осторожно завел речь о ливерной колбасе, которую Ришард принес для собаки госпожи Де Билде, — в надежде косвенным путем разузнать что-нибудь еще, — но Ришард вдруг замотал головой.
— Пока все идеально, — сказал он. — Вот только девушку жалко.
Не имея ни малейшего понятия, о чем он говорит, я спросил:
— Какую девушку?
— Макс тебе не рассказал?
Ришард снова замотал головой.
— Иногда этот сукин сын совсем не соображает. Ужасно глупо, если ты не знаешь. И я ему это говорил.
Ришард закусил губу и поддал газу. «Мерседес» по правой полосе проехал мимо черного «БМВ».
— Выходит вдруг на ваш балкон. Фея из «Тысячи и одной ночи». Марокканка, если я правильно понял. Не знаю, что она там делала, но было очень неудачно, что она там стояла и видела меня в саду.
Я несколько раз сглотнул, но горло осталось сухим.
— И тогда?.. — сказал я тихо.
— И тогда, и тогда, и тогда… Такие вещи невозможно объяснить. Типичное НВНМ.
— НВНМ?
— Неудачное время, неудачное место. И все-таки мне до сих пор не по себе. Семьи с детьми, красивые девушки — если нет необходимости, то лучше не надо. Похоже, это здесь.
И «мерседес» повернул на парковку телецентра.
Мне снова вспомнился тот вечер: как по окончании съемки «Миллионера недели» я сначала поискал Ришарда Х. и как в конце концов обнаружил, что серебристого «мерседеса» на парковке больше нет.
Чувствую, что Давид пытается высвободиться из моих объятий, держа его за плечи, смотрю ему в глаза. Хочу сказать еще что-нибудь о том «странном парне» в бассейне на Менорке, стараюсь придумать шутку, в которой обыгрывалось бы выражение «НВНМ», — но только ласково щиплю сына за шею.
— Пойду и заберу для тебя из машины тот диск с «Бешеными псами», — говорю я.
Улица Пифагора в это время пуста — почти пуста, как я вижу, подходя к «чероки», припаркованному прямо напротив входной двери: как раз в этот момент, точно по уговору, из-за угла улицы Коперника появляется та крашеная блондинка с двумя собачонками, похожими на креветок.
Постояв, спиной вперед возвращаюсь к своей двери.
— НВНМ, — шепчу я сквозь зубы, роясь в кухонном ящике возле плиты среди отверток, резинок, батареек и мотков веревки в поисках канцелярского ножа.
После моей заключительной тирады — тогда, почти год назад — эта блондинка больше не отваживалась в человеческое время выводить своих мохнатых ракообразных, чтобы те срали в сквере. Я видел ее то около полуночи, то в предрассветных сумерках — всегда в такое время, когда не мог выскочить на улицу в трусах и футболке.
Я широко шагаю по траве, направляясь к ней; она подтягивает собачонок к себе.
— Я предупреждал тебя в последний раз! — говорю я. — Я советовал иметь при себе номер ветеринарной скорой!
Блондинка ловит ртом воздух; одна из собачонок только что облегчилась и теперь обнюхивает собственные испражнения.
— Здесь играют дети, — говорю я, в глубине души понимая, что это напрасный труд.
В этот момент мне вспоминается рассказ Макса про Вима Кока и Схелто Патейна. Они понятия не имели, где находятся.
— Сейчас же подбери это дерьмо, или будешь выгребать его из своих волос.
По-моему, последняя фраза куда слабее угрозы насчет ветеринарной скорой, и недолго думая я достаю из кармана канцелярский нож.
Задним числом всегда легко говорить, что я совсем ничего не сделал — был слишком труслив для настоящей крови или просто не захотел: не захотел убирать. Так или иначе, я опустил руку с ножом, когда меня позвали из дверей собственного дома.
— Папа!
Сын уже почти вышел на улицу.
Я убрал нож в карман и помахал ему.
— Давид! — крикнул я.
Повернувшись, я увидел, как блондинка идет по траве и тащит ракообразных за собой. Я еще успеваю услышать ее лепет — «Как долго вы тут живете, собственно говоря?» — и переключаю внимание на сына.
— Я возьму тот диск, — говорю я.
Иду по траве к «чероки». Но тут мне в голову приходит другая мысль, и я сворачиваю к входной двери.
— Давид!
— Что?
— Я тут подумал… Макса хоронят через… сейчас посмотрю. Часика через два. Скажи честно, если тебе не хочется. Но может быть, ты пойдешь со мной?
Он смотрит мне в глаза:
— Ну…
— Мне было бы приятно, — говорю я. — Пойти не одному… Пойти вместе с тобой, — добавляю я поспешно.
На лице сына появляется улыбка.
— Хорошо, — говорит он.
7
Едем по дороге Архимеда через сквер Галилея и въезжаем на Молуккскую улицу. Перед мостом через Обводный канал у меня возникает сильное желание свернуть направо, на набережную Валентейна, и проехать ее всю, до входа во Флевопарк.
Там я мог бы показать Давиду тело Ришарда Х., если предположить, что оно все еще лежит в зарослях. У меня нет оснований предполагать что-либо иное: после событий того раннего утра средства массовой информации сообщили только о ликвидации Макса Г.
