Она бы сама испугалась до смерти.
— Пару ночей. Когда плантаторы поняли, что ничего не происходит, они вернулись в свои дома и снова занялись делами. А мы, полицейские, доложу я вам, сбились с ног, обеспечивая им безопасность. Я почти месяц провел в Тезпуре.
— Под «ними» вы имели в виду беженцев? — сухо спросила Тилли.
— Разумеется, — сказал библиотекарь, пожевывая ус. — Возможно, этим объясняется то, что родители вашей подруги прятались в горах.
— Они не прятались, — возразила Тилли. — Они уехали туда, чтобы поправить здоровье. К тому же они не подверглись нападению разъяренных кули. Они умерли от брюшного тифа.
— И все же, — произнес библиотекарь с блестящими от предвкушения таинственной истории глазами, — полагаю, нельзя сбрасывать со счетов возможную связь между их смертью и пятидесятой годовщиной восстания.
Тилли была иного мнения. Ей зловещие домыслы библиотекаря были неприятны. Она лишь хотела выяснить, где жили и умерли родители Софи, чтобы она могла поехать туда сама и все увидеть, отдавая дань прошлому. Она принялась вновь просматривать газеты.
— Посмотрите за одиннадцатое и двенадцатое, — настоятельно посоветовал библиотекарь.
Подавив вздох, Тилли открыла подшивку на этих числах. Если здесь не будет упоминания о Логанах, пусть этот человек уйдет и оставит ее в покое.
Торжествуя, Тилли показала ему, что в этих номерах нужной заметки нет.
— Посмотрите за тринадцатое.
Тилли открыла следующий номер, но прежде чем она увидела некрологи, старый полицейский ткнул пальцем в заголовок почти в самом низу полосы.
«Трагическая смерть плантатора и его жены».
Сердце Тилли замерло. Вынув лупу, библиотекарь отстранил ее и принялся читать.
— «Тела Уильяма и Джесси Логан были обнаружены в воскресенье, одиннадцатого мая, в усадьбе “Белый цветок” плантатором Джеймсом Робсоном и старшим полицейским офицером Бурке». А, Бурке, помню. Хороший человек. Стальной характер.
Тилли бросило в жар при упоминании о Джеймсе, но она решила не сообщать библиотекарю, что это ее муж, дабы не распалять праздное любопытство старика.
— «Супруги предположительно скончались от брюшного тифа, — продолжил он, — в ночь на десятое мая».
Библиотекарь стукнул лупой по газете.
— Вот видите? Что я вам говорил? Пятидесятилетие восстания! Тут что-то нечисто.
— Не вижу ничего такого, — досадливо возразила Тилли. — Просто случайное совпадение. Там больше ничего не говорится?
Библиотекарь снова стал читать:
— «Их осиротевшая шестилетняя дочь Софи взята на попечение правлением “Оксфордской чайной компании”, в которой ушедший из жизни мистер Логан работал менеджером».
— Бедняжка Софи! — сказала Тилли, с новой силой сочувствуя ей.
— «Бунгало в поместье Белгури, принадлежащем “Оксфордской чайной компании”, было продезинфицировано и опечатано».
— Что вы сказали? — изумленно спросила Тилли.
— Продезинфицировано и…
— Нет-нет, перед этим. Вы сказали «Белгури»?
— Да, именно. Это примерно в часе езды в сторону гор Кхаси.
Тилли едва не лишилась сознания.
— Д-да, я знаю.
Глава двадцать шестая
Чанга-Манга, Пенджаб
День за днем светило палящее солнце. Земля покрылась твердой коркой, трава побурела. Двери и рамы окон в лесном бунгало рассохлись от жары, и в щели наметало пыль, покрывающую все: ее слой лежал на столах и буфетах, она скрипела на зубах и набивалась под рукава, воротники, в уши, глаза, обувь. Мытье не помогало, поскольку пыль проникала в умывальники, мыло, полотенца, даже вода от нее становилась черной. Софи не помнила, чтобы в ее детстве была такая жара и пыль.
— Опять высохли чернила в этой чертовой ручке! — Тэм пришел из избушки, которая служила конторой лесничества. — И как я теперь буду делать записи? А этот никчемный опахальщик? Он то спит, то дергает так, что бумаги разлетаются по всей комнате.
— Клади на них пресс-папье, — посоветовала Софи.
— Это опахало, будь оно неладно, каждый раз скрипит, когда он его дергает. У меня голова раскалывается от боли.
— Я велю Хафизу смазать кольца. Иди посиди в тени, выпей гранатового сока.
— Мне нужна печатная машинка, — проворчал Тэм.
Он стоя осушил стакан, поданный ему Софи.
— Мне еще столько нужно сделать до торгов пиломатериалами. Хочу съездить на склад. Я не доверяю им, они продадут не ту древесину, в прошлый раз они вообще отгрузили лес до того, как перекупщики за него заплатили.
— Я поеду с тобой.
— Ты там изжаришься.
— Значит, изжаримся вместе.
Прежде чем Тэм успел что-либо возразить, Софи ушла, чтобы сменить платье — оно было так наэлектризовано, что затрещало, когда она стягивала его с себя, — и надеть бриджи для верховой езды, свободную белую рубаху и широкополый тропический шлем.
Они поехали вдоль канала — Тэм на своей серой кобыле, Софи на вороном пони, которого она взяла на время у ремонтеров. На руках у нее были перчатки, чтобы не натереть кожу поводьями. Пропитанная пóтом одежда прилипла к телу. Но все же было лучше скакать с Тэмом по джунглям, чем торчать в бунгало и слушать его ворчание.
Софи с тревогой ожидала возвращения лихорадки, от которой ее муж страдал шесть месяцев тому назад. Он работал на износ, совсем себя не щадил: вставал до рассвета, чтобы осмотреть посадки, через несколько часов приходил завтракать, затем опять исчезал и не возвращался до тех пор, пока жара не становилась невыносимой. Днем Тэм бился над отчетами и бухгалтерией в конторе, затем ехал в смологонный цех, на склад пиломатериалов или инспектировал постройку оросительных каналов.
Давно закончился сезон холодов, когда они охотились на рассвете или в вечерних сумерках, уходили вверх по реке и, поставив палатку, плавали в прохладной воде, играли у ремонтеров в теннис и общались с коневодами.
Тэм на глазах становился все более изможденным и раздражительным. Он пытался разнообразить свой рацион, сменив утренний чай с гренками на пшеничную и ячменную кашу с жирным молоком в надежде, что это прибавит ему сил, но это приводило лишь к рвоте и поносу. Они отказались от мяса, которое слишком быстро портилось. Хафиз стал приправлять овощи карри и чатни, чтобы они не казались пресными его хозяину, но Тэм начал жаловаться, что из-за этих пряностей ему по ночам снятся кошмары. Едва заснув, он просыпался с криком ужаса. Тогда Софи предложила ему спать под открытым небом, но Тэм возразил, что это неприлично — им не следует вести себя подобно прислуге.
— Мне нужно проявить больше усердия в «Науке», — бичевал он себя. — Я так быстро устаю из-за собственной лени.
