Вечеринку устраивала Дора, подруга Мишель, предоставившая Изабел жилье. Квартира оказалась лучше, чем ожидала Изабел: огромная мансарда в Хеллз-Китчен, купленная Дорой в шестидесятых и стоившая сейчас, как небольшое государство. Она же и нашла Изабел ночную работу корректора в юридической фирме и даже помогла пройти тест на грамотность, так что теперь ей было на что жить, пока она посещает школу.
Изабел допила вино и взяла другой бокал. Дора схватила ее за руку и тронула за плечо лысого парня:
— Стен, это Изабел. Стен художник. Изабел фотограф.
Ободряюще кивнув Изабел, она ускользнула в толпу.
— Дора все мне рассказала о вас, — начал он.
— Что именно?
— Что вы учитесь в школе фотографии. Что живете в шикарной мансарде. И у вас есть черепаха.
Он улыбнулся, и она расслабилась. Люди всегда интересовались ее черепахой, что казалось ей странным. Но по крайней мере он не сказал «о, вы та самая, что побывали в аварии» и не смотрел на нее с жалостью.
— Я только сейчас вышел из реабилитационной больницы, — сообщил он.
Бокал дрогнул в руке Изабел, и на юбке появилось алое пятно. Стен отвернулся и заговорил с женщиной с платиновыми, торчавшими во все стороны волосами.
По мере того как тянулась вечеринка, она знакомилась с разными людьми. Дора советовала ей больше общаться. Постепенно Изабел поняла, что у каждого имеется своя история, не менее сложная, чем у нее. Единственная разница заключалась в том, что этим людям не терпелось выложить свои истории, а она не могла заставить себя думать о собственной.
Никто бы и глазом не моргнул, объяви она, что случайно убила женщину и, как последняя дура, влюбилась в мужа и сына покойной, которого наиглупейшим образом посчитала своим. Мало того, она подозревала, что всю эту толпу восхитил бы ее рассказ.
Здесь было полно парочек, и, глядя на целующихся молодых людей, Изабел вдруг поняла, как одинока и как тоскует по Чарли.
Сколько раз после отъезда она запрещала себе брать трубку и звонить Чарли. Порвала письмо и вернула купленный для Сэма подарок, потому что… какой смысл? Нужно же когда-то остановиться! Она причинила им достаточно вреда. Думала, что сможет замолить свой грех, но кончилось тем, что еще больше все усложнила.
Она пыталась излечиться. За три месяца посетила трех психотерапевтов, но, входя в их кабинеты, едва сдерживалась, чтобы не уйти сразу. Один засыпал ее вопросами, другой посоветовал забыть старую любовь, обретя новую… и она покидала всех, чувствуя себя так же ужасно, как до прихода. Разговоры о том, что случилось, еще больше расстраивали ее.
Я убила женщину. Случайно. Я полюбила жертв. Случайно.
Наконец она перестала выбрасывать деньги на ветер и с головой погрузилась в работу. Друзья помогали ей, как могли. Мужчины останавливали в супермаркетах и на улице, заигрывали, просили телефончик. И чаще всего она давала номер.
Но хотя все были достаточно славными, сердца не затронул ни один. Она им нравилась, наверное, из-за тайны, той части души, которую скрывала от всех. Считали, что в ней есть нечто драматическое, и каждый был уверен, что именно он и разгадает ее. Отопрет этот потаенный уголок. Но она часто думала, что если так и случится, он найдет пустую комнату. Похоже, любовь прошла мимо нее и исчезла навсегда.
Она посмотрела на часы и шагнула к двери. Сейчас только половина двенадцатого, и она не хотела ждать наступления Нового года и поцелуев незнакомых людей.
У окна стояла женщина с милым рыженьким малышом, которого привезла с собой, и Изабел стало грустно. Эти двое танцевали, держась за руки и громко смеясь. Счастливчики!
Изабел знала этот феномен. Будешь терзаться чем-то, и это что-то начнет то и дело попадаться на глаза. Приехав в Нью-Йорк, она повсюду видела матерей с детьми. Она могла сидеть в пустом кинотеатре, и рядом пристраивались мать с ребенком. Иногда в корейском овощном магазинчике ребятишки проскальзывали мимо нее в очереди к кассе, чтобы схватить сладости, и, бывало, она просто оставляла покупки и выходила на улицу. Она так тосковала по Сэму, что даже эти мелочи ранили.
Должно быть, она засмотрелась на мать с ребенком, потому что те перестали танцевать и уставились на нее. Женщина улыбнулась и помахала рукой. Малыш сделал то же самое. Изабел тоже помахала им, допила вино, поставила бокал и решительно направилась к двери. До свидания. До свидания…
На улице было душно. Небо выстлано тучами. Изабел пошла по Принс-стрит. Она была немного пьяна, спотыкалась, хватаясь за стены домов. Она совсем не умела пить.
— Идеальная жена для владельца бара, — шутил Люк, а иногда и хвастался этим посетителям, отчего Изабел всегда становилось неловко.
На улице было полно людей, некоторые в карнавальных шляпах. Кто-то дул в бумажные рожки. Повсюду бурлило веселье, волновавшее ее. Очевидно, это было некое послание… если бы она только могла разгадать его смысл! Впрочем, она здесь совсем недолго. Еще успеет понять.
Пока что в Нью-Йорке ей нравились лишь занятия. Представить только, она ходит в школу, изучает любимое дело!
Освещение в городе было другим. Более резким и сложным. Она снимала на черно-белую пленку, потому что такие снимки казались реальнее: игра серых теней… все равно что идти через туман.
Она хотела сохранить свой мир маленьким, но он продолжал расширяться. Дел было очень много, но Изабел повсюду брала с собой камеру. И иногда смотрела в небо, хотя Дора советовала ничего подобного не делать, объясняя, что это сразу обличает в ней туристку, а следовательно, и мишень для всяких мошенников. Но Изабел было все равно. Ничто не могло заставить ее не поднимать глаза вверх. Даже сейчас, несмотря на тучи, в нью-йоркском небе была своя красота. Куда бы ты ни посмотрел, всюду высились огромные дома и толпились люди, и это так ее интересовало! Хотелось сфотографировать почти все, что она видела.
Изабел подняла воротник куртки и сунула руки глубже в карманы. Перед глазами стояла веселая парочка на вечеринке: мать и ребенок. Она не переставала тосковать о Сэме. Ощущала его тяжесть на коленях, шелковистость волос, тембр голоса. Она посылала Сэму фотографии города и книги, и хотя посылки не возвращались, ответа тоже не было. Несколько раз она звонила, и Чарли отвечал, что Сэм не может подойти к телефону, постоянно лежит в больнице с приступами астмы, и хотя Чарли никогда не говорил этого прямо, Изабел чувствовала: он почему-то винит в этом ее. Когда тоска становилась нестерпимой, она шла к озеру в Центральном парке и швыряла туда камешки, как учил Сэм. Сколько раз она хотела поехать домой, но груз занятий был так тяжел, а кошелек по-прежнему оставался таким легким, что она не могла выкроить время. Но самое главное, Чарли ни разу не попросил ее приехать.
Она знала, что дважды в год Сэм навещает деда с бабкой: в День благодарения и весенние каникулы, и всегда надеялась встретить его.
— Мой бывший живет в квартале от меня, и за пять лет я ни разу его не видела, — заметила как-то Дора, очевидно, намереваясь утешить Изабел.
