Но его никто не услышал. Только стоящие около тела люди заметили, как оно вздрогнуло, и дернулась нога.
– Ну, прощай, – сказал Иуда и протянул ему руку.
Ванин поднялся: – Как? Этого не должно быть. Я не хочу!
– Возьмите меня с собой.
– Нельзя, – ответил Иуда, указывая поворотом головы на своего спутника. – Встретимся в суде.
Ванин опустил голову.
– Да, я понимаю, – сказал он. – Кстати, Иуда, я отгадал твою загадку. Ты же – казначей! Леонардо и нарисовал потому тебя с деньгами в руках с кошельком. Правильно, Иуда?
– Правильно, – ответил тот, – улыбаясь себе в бороду.
– Не сомневайся.
Иисус услышал его слова и, улыбнувшись, поднял руку на прощание.
– Видишь, – сказал Иуда, – Он и сейчас тебя любит. – Он, Иисус, только того и ждет, чтобы простить вам людям ваши грехи земные. Любить людей это крест его, который он сам взял на себя. И простить он жаждет всякого. Надо только покаяться.
Сергей Арнольдович хотел это сделать, но не знал как. Он уже открыл рот. Но не успел. Он умер.
Его душа с трудом покинула некчемное тело, остановилась на мгновение внизу, с любопытством рассматривая случившееся, и затем быстро устремилась вверх, растворившись в прозрачном воздухе. Правда, это уже никто не видел, кроме большого рыжего кота гревшегося на солнце на подоконнике окна в доме напротив.
Пролог
Прошло два года. Анна Павловна в очередной раз прилетела в Лондон по делам. Теперь она была хозяйкой всего огромного бизнеса, созданного когда-то ее покойным мужем. Со своей давней приятельницей Вероникой они вышли из Чайного дома и отправились на встречу с друзьями.
Вечерело. С Темзы дул холодный ветер. Начало ноября в Лондоне промозглый и холодный. Они шли по тротуару, разглядывая витрины магазинов, возле дверей которых на воздушных обогревательных решетках устраивались на ночлег бездомные.
– Несчастные люди, – сказала Анна. – Нет ничего страшнее, когда у человека нет крыши над головой, нет семьи.
– Ты знаешь, мы здесь уже к этому привыкли. Каждый день видишь это, начинаешь не замечать.
– Анна Павловна? – услышали они мужской простуженный голос.
У дверей магазина на картоне сидел взрослый мужчина лет сорока пяти, небритый. Рядом с ним лежала стопка газет и светился экран маленького телевизора. Мужчина кашлял.
– Костя? Скворцов? – вскрикнула Анна Павловна. – Что ты здесь делаешь? Господи, поседел и какой худой.
– Да, вот. Прогорел, теперь живу тут, – деловито разъяснил свое положение Константин Матвеевич.
– Горе-то какое, – в сердцах сказала Анна Павловна. – Чем я могу тебе помочь?
– Мне ничего не надо. Я заслужил то, что имею. Не волнуйтесь, я еще поднимусь. Я смогу. Господь меня любит, он поможет, – Костя посмотрел с надеждой на маленькую иконку Иисуса, стоящую здесь же, у стенки.
Анна глазами, полными сострадания, смотрела на полулежащего, так хорошо знакомого ей Костика и к ужасу своему увидела, что ботинки его практически без подошвы, стерты и одеты на что-то металлическое.
– Что с твоими ногами? – испуганно просила она.
– Оттяпали, – спокойно ответил Костя. – Вот, ниже колен, – и задрал штаны. – В позапрошлом году отморозил, так здешние врачи и лечить не стали, дорого. Раз, и нет. Теперь пособие платят.
От этих слов Анна Павловна застыла как вкопанная. В горле стоял ком. Затем она собралась с духом, пошарила у себя в сумочке, достала кошелек, извлекла из него несколько пятидесятифунтовых купюр и протянула их Константину Матвеевичу.
– Возьми, пожалуйста, купи себе чего-нибудь. Пригодится.
– Спасибо Вам, Анна Павловна. Вы всегда были добры ко мне, – Скворцов взял деньги и быстро спрятал их во внутренний карман, боязливо оглядываясь по сторонам. Прочитав удивление на лице Анны, он пояснил: – Наших здесь таких как я, полно. Увидят – деньги отберут и побить могут. Да и к Вам приставать начнут – соотечественники, все-таки. Ни к чему Вам это. Уходите, уходите, пожалуйста.
Вероника схватила подругу под руку и отвела ее в сторону от бедолаги. Достав зеркальце, Анна вытерла глаза, припудрила носик.
– Как я? – обратилась она к Веронике.
– Очень хорошо. Пошли отсюда.
Потянув Анну за руку, Вероника увлекла ее за собой.
Глядя вслед удаляющимся дамам, Скворцов схватил свою инвалидную палку и принялся колотить ею по тому, что осталось от его ступней. Он тихо выл, выкрикивая в чужую жизнь красивого города уже известными здесь всякому англичанину русские матерные слова.
– Ну, подруга, у тебя и связи. Можно сказать, во всех социальных слоях общества, – заметила ей Вероника.
– Это не связь, – жестко ответила Анна. – Это сын моего покойного мужа Сергея Арнольдовича, который хотел его убить. А что касается связей, то они у меня, в основном, ограничиваются социальными меньшинствами.
– А кто это? – спросила вконец растерянная Вероника от свалившейся на ее голову информации.
– Это наши олигархи.
Вероника весело расхохоталась.
– Какая же ты у меня умная, Анна! Обалдеть! Ну, пошли, пошли. Познакомлю тебя с нашими, а то, небось, заждались.
«Какая ты умная», – задумалась Анна. – Я это уже слышала или говорила кому сама? Ерунда какая-то».
– Пошли, подруга.
И они двинулись походкой дам, не терпящих возражений, в сторону «Dorchester hotel», подбадривая друг друга кокетливыми взглядами.
Сопровождающий их охранник еле поспевал за ними, неловко пытаясь пристроить над дамами большой черный зонт, защищая их от начинающего покрапывать дождя.
– Все хочу тебя спросить – неожиданно обратилась к подруге Вероника. – Откуда все-таки появилась в твоем доме эта картина «Тайная вечеря»?
Анна как будто ждала этого вопроса.
– Лука ее нарисовал. Это пациент доктора Дратса. Он художник. Свихнулся, изучая творчество Леонардо да Винчи. «Тайная вечеря» – это для него было что-то вроде божества. Ефим Петрович прислал к нам Луку, чтобы тот нарисовал эту картинку, когда много лет назад узнал от меня об увлечениях Ванина и первых его странностях. Это был мой ему тайный подарок. Но он об этом так и не узнал.
– Подруга! – возмущенно воскликнула Вероника. – Так от такого подарка можно с ума сойти, если не знать, как он появился!
– Возможно! – невозмутимо ответила Анна. Но передо мной эта картина открыла весь мир.
