— Если не сможешь связаться со мной по телефону здесь, в полицейском участке, сбрось мне на пейджер код три-три-три. Это будет мне сигналом проверить электронную почту.
В тот самый момент, когда он вешал трубку, Уэс Хеймер вошел в участок с коробкой, полной бутербродов. Но вместо ленча он преподнес им сообщение о том, что новость об опознании Синего передали по местному радио.
— Вы, конечно, шутите, — растерялся Филин. — Этого не может быть.
— Это так же верно, как смерть и налоги, — подтвердил — Хотите, я съезжу туда и велю им тормознуть?
— Лошадь уже ускакала, — ответил Датч, опередив Филина. — Поздно запирать конюшню.
По мнению Филина, Бертон не выказал особого расстройства из-за того, что имя Тирни преждевременно попало на радио. Напротив, казалось, он втайне радовался. А вот старший спецагент Бегли наверняка взовьется под потолок, когда узнает, и весь его гнев выплеснется на голову Филину. Увы, именно ему выпало на долю несчастье сообщить своему начальнику о катастрофе.
Он постарался выяснить все возможные подробности, после чего предоставил остальным есть бугерброды, а сам пересек короткий коридор и постучал в закрытую дверь кабинета.
— Сэр?
— Входи, Филин. — Бегли дочитал главу из Библии, закрыл ее и сделал Филину приглашающий жест. — Где наш ленч? Я умираю с голоду.
Филин вошел и закрыл за собой дверь. Не тратя лишних слов, он напрямую выложил Бегли неприятные новости.
Старший спецагент стукнул кулаком по столу и вскочил на ноги. Он обрушил на стены комнаты град непристойностей. Филин благоразумно помалкивал, пока выброс лавы не сменился тихим клокотанием в жерле вулкана.
— Сэр, единственный положительный момент в том, что у местной станции очень маленькая аудитория, а приемники сегодня включены только у тех, кто запасся батарейками.
Потом Филин изложил всю информацию, какую сумел добыть у Датча и Уэса.
— Два диск-жокея — не знаю, как еще их назвать, — из местных. Бывшие лесники, пару лет назад вышли на пенсию и от нечего делать открыли программу местных новостей, что-то вроде доски объявлений. Поначалу выходили в эфир по субботам, но дело пошло, и теперь они вещают семь дней в неделю с шести утра до шести вечера. Передачи в основном разговорные.
— Нравится слушать собственные голоса.
— Видимо, да. Они транслируют музыку, главным образом, кантри, сообщают погоду и новости, но, по сути; они просто отъявленные сплетники. Все очень примитивно. Арендуют комнату на турбазе, оттуда и вещают. Но у них есть запасной генератор, и они смогли выйти в эфир, несмотря на обрыв электролинии.
Бегли обогнул письменный стол Датча, нажимая кулаком о ладонь другой руки.
— Вот найду, что за гад слил историю этим брехунам, он у меня такого пенделя в зад получит — из ушей пердеть будет.
На это Филин не нашел что ответить и выждал несколько секунд, прежде чем снова заговорить.
— Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, кто виновный, сэр. Это мог быть кто угодно.
— Ну, кто бы это ни был, он нашу секретную операцию распатронил к той самой матери.
— Да, сэр.
Бегли еще больше нахмурился.
— Филин, нам кровь из носа надо добраться до Тирни раньше всех.
— Совершенно с вами согласен.
— Перехвати бутерброд, а потом звони в Шарлотт и вызывай вертолет. — Протыкая воздух между собой и Филином указательным пальцем на каждом слове, Бегли добавил: — Мне нужен вертолет и спасательная команда. Срочно! И когда я говорю: «Срочно», это значит СРОЧНО, мать твою!
Филин выразительно глянул в окно.
— Знаю, знаю, — раздраженно пробормотал Бегли. — Но я хочу, чтобы «вертушка» была здесь, как только она сможет пролететь через все это дерьмо. Ясно?
— Ясно, сэр.
Бегли направился к двери, но на пороге остановился.
— И вот еще что, Филин. Всю связь с Шарлоттом держи в секрете. Чем меньше местные будут знать о наших планах, тем лучше.
— Даже полиция?
Уже открыв дверь, Бегли ответил уголком рта:
— Особенно полиция.
* * *
Боль высосала весь воздух из легких Тирни. Слезы замерзли, едва появившись на глазах. Лежа на спине, он громко и от души выругался.
Когда первая, самая оглушительная боль отступила и вдруг показалось, что хорошо бы просто так полежать на снегу, Тирни понял, что ему грозит серьезная опасность. Он мог замерзнуть до смерти. Именно так это и бывает. Замерзание дает жертве иллюзию покоя.
Потребовалось неимоверное усилие воли, но он все-таки заставил себя шевельнуть поврежденной щиколоткой. Боль, стрельнувшая вверх по ноге, заставила его ахнуть, но, по крайней мере, она вырвала его из обманчиво сладкого забытья, в которое он начал соскальзывать.
Тирни сел. Голова кружилась так сильно, что ему пришлось обхватить ее обеими руками. Он еле успел сдернуть шарф со рта, и его вырвало в снег. Его рвало одной желчью, а желудочные спазмы напомнили ему, как сильно болят ребра.
Он несколько раз глубоко вздохнул и, перенеся весь вес на левую ногу, встал. Потом проверил лодыжку правой ноги, медленно вращая ею. Болело адски, но он решил, что лодыжка не сломана. Что ж, это уже кое-что. На этом этапе все, что не было настоящей катастрофой, казалось неслыханным везением.
Тирни снова тронулся в путь, используя лопату как костыль.
Сосредоточившись на продвижении вперед любой иеной, он совершенно утратил представление о времени и расстоянии. Лодыжка отвлекала его. Он чувствовал, как она распухает в башмаке. Вообще-то, это к лучшему: тугой башмак, наверное, сведет опухоль к минимуму. А может наоборот, перекроет кровообращение и приведет к обморожению? К гангрене? Почему он не помнит основных правил первой помощи? А что он вообще помнит? Сои почтовый индекс? Домашний телефон в Виргинии?
Боже, как ему хотелось есть! И в то же время его мучила тошнота, время от времени проявлявшаяся позывами к рвоте на пустой желудок. Он промерз до костей, но кожа горела, как в лихорадке.
А хуже всего было головокружение.
Может быть, прямо сейчас какой-нибудь роковой сгусток крови, сдвинутый с места падением, прокладывает себе путь по его кровеносным сосудам к мозгу, к легким или к сердцу.
Вот такие случайные и странные мысли искрами проносились в его мозгу и гасли, прежде чем он успевал их ухватить и осмыслить. Но он еще настолько сохранил ясность мысли, чтобы сознавать: это признаки надвигающегося бредового состояния.
В сущности, многочисленные боли были его друзьями. Если бы не они, он мог бы впасть в эйфорию, лечь, прижаться щекой к мягкой снежной подушке и умереть. Но боли не утихали. Как заостренные прутья, они толкали и подгоняли его к движению вперед. Они не давали ему заснуть, держали его на ногах, заставляли чувствовать себя живым. А тем временем разум приказывал ему остановиться. Лечь. Уснуть. Сдаться.
