— Ствол, ну, давай поиграем. Мы сто лет в нее не играли. — Звездочка говорит: — Давай поиграем совсем немножко. А потом ты выберешь игру. Какую захочешь.
— Если мы поиграем в твою игру, то потом будем играть в мою.
Звездочка говорит:
— Да-да-да. Только сначала — в мою.
Ну хорошо. Это детская игра. Совсем для детей, но ведь Звездочка еще ребенок, так что мне нужно ей уступить. Потому что я старше. Вам эта игра ничего обо мне не расскажет, потому что не я ее выбрал и мне вовсе не хочется в нее играть. Просто я уступаю Звездочке. Звездочке хочется поиграть в эту игру, и я ей уступаю.
Я лежу на спине, на кровати. Держусь руками за уголки в изголовье. Как будто сейчас меня будут привязывать к кровати. Только привязывать не будут. Когда привязывать — это игра для взрослых, а сейчас мы играем в другую игру. Для детей.
Звездочка говорит:
— Сейчас я поставлю песню. — Она задирает мою футболку, которая синяя, и дует мне на пупок. Ну, как будто опускает монетку в музыкальный автомат.
— Я... э...
— А ты пой. — Звездочка говорит: — Я же не зря опустила монетку.
Дурацкая игра. Но раз уж я согласился, надо играть. Я пою:
— Мммм ммм ммм. — Это песня из звуков, а не из слов. Очень короткая песня.
— Теперь ты опускай монетку. В меня.
— Ну хорошо.
Я дую ей на пупок. Опускаю монетку.
Звездочка поет песню:
— Мама с папой падают, падают и падают. Мама с папой падают, о, моя красавица.
Я говорю:
— А теперь давай поиграем в подземную корову. — Мы со Звездочкой забираемся под одеяло и лежим тихо-тихо, вообще не шевелимся. Под одеялом. Одеяло — это как будто земля, а мы под ним, как под землей. Мы как будто коровы. И мы мычим под землей. Мы потому что подземные коровы.
— Муууууу.
— Оооооо.
Мы лежим под одеялом.
Я мычу:
— Муууу.
— Ооооо. — Звездочка говорит: — Оооооо. Ооооо.
Это неправильно. Она мычит: «Ооооо». А надо мычать: «Муууу».
— Это неправильно.
— Что?
— Ты неправильно делаешь, — говорю. — Ты не мычишь, а коровы мычат.
— Почему?
— Потому что...
Погоди. Слышишь? Что это было...
Какой-то звук. Не мычание, которое совсем даже и не мычание, ну, которым мычала Звездочка. Это совсем другой звук. За окном. Он стукнул в стекло, словно камушек, который бросили с улицы к нам в окно.
Звездочка выбирается из-под одеяла, идет к окну, раздвигает занавески, выглядывает наружу. Да, вот опять. Этот звук. Кто-то кидает мелкие камушки к нам в окно. Похоже, к нам кто-то пришел, а дверь подъезда закрыта, и стучаться в нее бесполезно, потому что мы все равно не услышим. И поэтому этот кто-то, ну, кто к нам пришел, кидается камушками в окно. Чтобы мы услышали и открыли дверь. Все очень даже логично, правда?
— Звездочка, — говорю. — Кто там?
Звездочка стоит у окна. Смотрит в окно.
— Звездочка.
Она просто стоит у окна. Вообще ничего не делает, просто смотрит. И молчит, не говорит ничего. Просто смотрит в окно.
— Звездочка. Кто там пришел?
Я встаю, надеваю джинсы, и тоже подхожу к окну, и встаю рядом со Звездочкой. Мы с ней смотрим в окно. Звездочка говорит:
— Ой, я забыла.
— Что ты забыла?
— Нет, это я раньше забыла. А теперь вспомнила.
— Что ты вспомнила, Звездочка?
Мы со Звездочкой смотрим в окно. Там, внизу, стоят люди. Какой-то дяденька, которого я не знаю. И мама Звездочки. И полицейский инспектор Изнасильник.
— Что ты вспомнила?
— Что говорила мама.
— Что она говорила? Когда?
— Когда я спрашивала у нее, можно мне или нет выйти из дома, и мама сказала, что можно. И еще она сказала...
— Что она сказала? — Я смотрю на Звездочку, смотрю на Звездочкину маму, которая стоит под окном. — Что она сказала, Звездочка? — Она здесь, ее мама. Стоит под окном, улыбается. И еще там полицейский инспектор Изнасильник, он совсем даже не улыбается. Просто стоит, сложив руки на груди. И еще этот дяденька, ну, которого я не знаю.
Звездочка говорит:
— Что я буду учиться в специальной школе.
Я смотрю в окно. Не смотрю на Звездочку. Я сейчас не могу на нее смотреть. Не могу.
— Этот дяденька. — Звездочка говорит: — Он из этой специальной школы, сопровождающий. Я сегодня туда уезжаю. По-настоящему, насовсем. Мама сказала, что мне можно выйти. Ну, чтобы проститься. Она поэтому и разрешила мне выйти. Чтобы сказать «до свидания». Но я забыла.
Этот дяденька, который сопровождающий, который из специальной школы, у него в руках папка. И еще у него усы. Я смотрю на него из окна сверху вниз. Мой взгляд падает ему на голову, как какашки, которыми мне очень хочется в него бросить.
— Мы их не впустим.
Звездочка качает головой:
— Нет, не впустим.
Мы с ней останемся здесь, у меня, навсегда. Будем играть в подземную корову. Будем играть и играть, без конца.
— Мы их не впустим. — Звездочка говорит: — Я сама выйду.
И она уходит.
А я остаюсь.
Она ушла, и пришел мертвый мальчик. Вот он подходит к кровати. Кладет на кровать свой чемодан, вынимает оттуда одежду. Одежда хорошая и красивая. Он ее вешает в шкаф, на вешалки. Это мой шкаф и мои вешалки. Мертвый мальчик чувствует себя здесь как дома.
— Уходи.
Мертвый мальчик говорит:
— Ты когда-нибудь занимался глупостями втроем?
— Нет, — говорю. — Никогда.
— Ты, твоя девушка и взрослый дяденька.
— Нет, — говорю я опять. — Никогда.
— А бывает такое, что ты думаешь о вещах, о которых тебе не положено думать?
— Нет, — говорю. — Я вообще ни о чем не думаю.
— Сколько раз ты так делал? — Мертвый мальчик складывает свои брюки, которые он достал из чемодана. — И сколько не делал?
— Не знаю.
— Я спрашиваю, а ты отвечаешь.
— Нет, — говорю. — Тебя вообще нет.
Мертвый мальчик говорит:
— Нет, я есть. Есть я, и есть ты.
— Нет, — говорю. — Тебя нет.
— Ты когда-нибудь занимался глупостями в четырех разных позах в один и тот же день? — Мертвый мальчик говорит: — В четырех разных позах и вообще не вставая с кровати?