— Нет. Хотелось бы поехать. Ты все еще ищешь тех армейских подонков?
— Еще бы, конечно ищу.
— Я хочу добраться до Завайды. Бергер говорил, что там есть суфии. Племя навар.
— Да они цыгане. Мошенники. Скажут тебе что угодно, что они суфии, если тебе так хочется.
— Ну, я все же взгляну на них. И давай не будем теряться. И еще, — прибавила она, — мне хотелось взять с собой друга-репортера.
— Ты о Кристофере? — рассмеялась Нуала. — Я хорошо его знаю. Думала, он стал религиозным писателем.
— Да, пишет о религии. Но я хотела бы взять его с собой.
Сония снова вышла на сцену, а Нуала исчезла. Сония в манере Сары Воан спела «Где-то за радугой»[260], продолжила песенкой Кола Портера из фильма «Кое-что для парней», затем — несколько песен Гершвина и закончила «Я люблю тебя, Порги» в версии Филдса и Макхью. Зал был переполнен, и этим выбором она в основном попала в точку.
На бис она исполнила «Билла» и «Не могу его не любить» Джерома Керна из мюзикла «Плавучий театр». На песню из фильма «Звезда родилась», хотя Портис и просил, ее уже не хватило. Почти полчаса после заключительного номера она стояла возле танцплощадки, и матросы фотографировали друг друга с ней в обнимку.
Выступление и обожание моряков вызвали у нее душевный подъем. Она очень мало или совсем не спала всю последнюю неделю. Каждая ночь проходила за разговорами с Разиэлем. Не было никакой возможности заставить его замолчать, никакого буквально способа остановить его словесные антраша.
И каждую ночь она думала о Де Куффе возле купальни, со своим приятным луизианским акцентом рассуждающем об откровении Торы. Она вовсе не была так уверена, как внушала Лукасу. Чем тщательнее она старалась разобраться в вещах, которые неотступно занимали ее мысли, тем непостижимее они становились. А маггид помочь не спешил.
По пути в кабинет Стэнли за деньгами за выступление она неожиданно увидела и самого Разиэля. Он был одет для поездки в город, в темных очках, и сидел за передним столиком с одним из постоянных музыкантов Стэнли, контрабасистом из Виннипега.
— Пришел за дозой? — спросил тот.
— Не употребляю, — ответил Разиэль. — Подтверди, Сония.
— Точно, — подтвердила она.
— Невероятно, — сказал басист.
Стэнли рассчитался с ней в задней комнате. С ним были Нуала и Мария-Клара.
— Я называю себя Скаем[261], — объявил Стэнли.
Сония смотрела на его покрытые черной тюремной татуировкой руки, отсчитывавшие хрустящие новенькие американские доллары: ее гонорар. Потом он подкинул еще несколько сотенных сверх оговоренной суммы — в качестве премии. Она была не настроена отказываться.
— Как вам, а? Скай! Небо — предел. Небо повсюду. Голубое Небо улыбается мне.
— Круто, — сказала Сония, собирая деньги. — Кто тебя надоумил?
— Есть такой персонаж в «Парнях и куколках». Клевый парень. Игрок. Он мне нравится. Похож на меня.
— Мы в Нью-Йорке ходили смотреть «Парней и куколок», — прочувствованно сказала Мария-Клара. — Типичный мюзикл. Мы подумали о тебе.
— «Удачи, ле-еди», — пропел Стэнли. — А еще мы ходили в «Рейнбоу-руф». — Он присвистнул. — Я о таком местечке мечтал, когда был мальчишкой.
— Америка такая сложная, — сказала Мария-Клара. — Никаких правил не соблюдают, не знаешь, чего ожидать. В мужчинах нет шарма, но женщины милы — так мне показалось. Но они такие сильные, а мужчины слабые.
— А в Советском Союзе вообще слыхали о «Рейнбоу-рум»?[262]В твоем детстве?
— Что? — возмутился Стэнли. — Все знают о «Рейнбоу-руф»! Все это знают. По крайней мере — Скай! То есть я. И что оно принадлежит Скаю! Заведение Ская.
— «Рейнбоу-рум-ист», — сказала Сония.
Она знала, что чувством юмора Стэнли не блещет, вопреки его собственному мнению. Однажды она видела, как он до потери сознания избил швейцара черенком метлы за фамильярное обращение.
— Темнокожие американцы мне понравились больше, — сказала Мария-Клара. — Мы вспомнили о тебе, Сония. То, как они двигаются. А другие, которые янки, такие нескладные. Такие грубые. Они сами этого не понимают, правда? Как большие дети.
— Да, — ответила Сония. — Не могу жить с ними, не могу жить без них, понимаешь, о чем я?
— Чертовски верно! — поддержал ее Стэнли-Скай. Он был восхищен. — Абсолютно.
Мария-Клара подошла ближе, пошатываясь на высоких каблуках. На ней были обтягивающие брючки с блестками от парижского модельера. Взяла Сонию за подбородок:
— Судя по глазам, ты себе на уме. Я знаю, что ты себе на уме. Но не знаю, о чем ты думаешь. Стэнли, что скажешь?
— Она моя Сония, — сказал Стэнли-Скай. — Моя Сонечка.
Когда Сония собралась уходить, Стэнли задержал ее. Разиэль ждал в дверях.
— Сонечка! Ты едешь в Газу, да?
— Скорее всего.
— Ты, может, едешь на ооновской машине, а? Потому что я хочу переправить кое-что туда. Но сам поехать не могу, я ж еврей. Меня там, к черту, убьют, правильно? И я никого другого не знаю. А для тебя это пара пустяков. На ооновской машине.
— Я не могу достать ооновскую машину, Стэнли, — сказала Сония. Она чуть не сказала, что не хотела бы ничего ему возить, но вовремя себя одернула. — Я еду с Нуалой. У нее машина Детского фонда.
Стэнли поморщился:
— Нуала…
Мария-Клара тоже состроила гримасу:
— Нуала. Мне она не нравится.
— Нуала всегда лезет к солдатам, — сказал Стэнли. — Вечно задирает их. Не хочу, чтобы она что-то возила.
— Я рада бы помочь, — сказала Сония, — но, боюсь, не смогу.
Мария-Клара, широко раскрыв глаза, смотрела, как она нагло лжет. Стэнли сохранял улыбку.
— Ладно, не беспокойся. Все в порядке.
Нуала поджидала ее после окончания представления. По прибрежным улицам еще бродили редкие неугомонные гуляки и бездельники. Сония и Нуала сели за уличный столик кафе «Орион».
— Так ты встречаешься с Кристофером? — спросила Нуала.
— Не то чтобы встречаюсь… А ты как?
Нуала покачала головой.
— Ты часто бываешь у Стэнли. Стала фанаткой джаза?
