Книга Принцип неопределенности - Николай Дежнев

Много на Руси хватких мужиков, есть и такие, кто на ходу подметки режет, но все они без исключения позавидовали бы оборотистости профессора Шепетухи и его команды. Когда он успел ее набрать — осталось тайной, но после исторической встречи в ресторане не прошло и недели, как новое общество с весьма ограниченной ответственностью уже работало на полную мощность. Называлось оно Движение радужного счастья Мокея Серпухина и располагалось в отдельном особнячке в пределах Садового кольца, будто специально построенном для него в середине позапрошлого, девятнадцатого века. Стоило солнышку заглянуть в его высокие окна, как в бывшей городской усадьбе, словно поутру соловьи, начинали заливаться телефоны и уже не умолкали до той поры, когда, отужинав, москвичи усаживались перед телевизором хлебнуть с экрана намешанной для них дури. На город спускалась ночь, но приходил рассвет, и молодые люди с жадным блеском в наглых глазах снова хватались за телефонные трубки и вели бесконечные переговоры с такими же молодыми и беспардонными, но разбросанными по бескрайним просторам ничего еще не подозревавшей страны. Сюда, ко входу с портиком и мраморными ступенями, подъезжали по хрустящей гравием дорожке лимузины в сопровождении похожих на жуков черных джипов охраны. Из них выходили самодовольные и очень сытые люди. Поднявшись во второй этаж, они скрывались за лакированными дверями кабинета, на стене которого висела скромная, золотом по черному, табличка:

«Генеральный секретарь Движения радужного счастья С. А. Шепетуха».

О чем высокие гости беседовали с Семеном Аркадьевичем — можно было только догадываться, но недостатка в поступлениях на счета общества не наблюдалось, а само оно росло как на дрожжах. Происходило это тихо, без не любимой деловыми людьми шумихи, в полном молчании набравшей в рот воды журналистской братии. Вне зависимости от степени независимости и политических взглядов, представители этой второй, хотя где-то и первой из древнейших профессий дружно, хором, помалкивали. Промелькнуло, правда, короткое сообщение какой-то «Свободы» или иностранного голоса, но как-то глухо и невнятно. Мол, создается нечто масштабное, за контурами которого угадываются политические интересы Кремля, однако грубую эту инсинуацию никто из отечественных СМИ не подхватил и не поддержал.

Между тем деловая активность в маленьком особнячке за художественной ковки забором продолжала нарастать. Об этом можно было судить по количеству стекавшихся к зданию и покидавших его шустрых курьеров, этих рысаков и иноходцев современного предпринимательства, которых не смогла заменить даже вездесущая электронная почта. Возможно, именно из-за царившей вокруг суеты Серпухин, попав в штаб-квартиру организации, чувствовал себя первое время не в своей тарелке. Он успел отвыкнуть от напряжения трудовых будней, а жизнь, как оказалось, не только не остановилась, а неслась все вперед и вперед. Впрочем, к контактам с теми, кого в конвейерном порядке подвозили лимузины, Мокея не допускали. То ли оберегали от излишнего волнения, то ли от избыточной информации, но в любом случае с первых же дней держали особняком. Только теперь он начал представлять масштабы той деятельности, которую породило его согласие сотрудничать с Шепетухой, сделавшее Серпухина центром водоворота, затягивавшего в свои мутные глубины все больше людей и организаций. Самого же Семена Аркадьевича, вдохновителя и главного менеджера будущих побед, Мокей в эти дни видел редко. Генеральный секретарь радужного движения был постоянно занят, но при встречах излучал уверенность и доброжелательство. С удовольствием потирая похожие на лапки ручки, он лучезарно улыбался и панибратски похлопывал Серпухина по плечу:

— Готовься. Мокей, скоро придет твой час выходить на арену!

Слова эти, а больше проглядывавшая сквозь их завесу волнительная неопределенность будущего, Серпухина пугали, но хода назад не было. Назвавшись груздем, он был обязан бросаться вниз головой в омут неизвестности. Крыся над его страхами подсмеивалась и частенько повторяла, что дорогу осилит идущий, а еще про черта, который, если верить народной пословице, в жизни много симпатичнее, чем его малюют. Веселость ее, как и небрежная легкость суждений, приводили Мокея в недоумение, но в остальном все было просто прекрасно. Отношения их, и раньше не ограничивавшиеся пространством постели, стали по-настоящему близкими, да и первые поступления из кассы Радужного движения внушали Серпухину нечто похожее на оптимизм.

Однако казавшиеся легкими немалые денежки приходилось в поте лица отрабатывать. После долгого трудового дня — а взялись за Мокея не по-детски — он приезжал домой полностью вымотанный и часто, не дожидаясь ужина, заваливался спать. Оно и понятно, занимались им сразу несколько групп нанятых Шепетухой специалистов. Обходительные и улыбчивые, они тем не менее относились к Серпухину, как к дорогой игрушке, которую в кратчайшие сроки требовалось довести до товарной кондиции и с помпой выкинуть на рынок.

Первыми в отведенной будущему гуру большой, скудно обставленной студии появились два нечесаных, обросших щетиной типа. Представившись имиджмейкерами, с Мокеем они больше не говорили, а общались лишь между собой, причем на каком-то птичьем, непонятном ему языке. Не прошло и трех часов, как на мониторе компьютера появился объемный портрет Серпухина в полный рост, над которым волосатая парочка и принялась колдовать. Действия ее, кроме как издевательством, ничем иным назвать было нельзя. Увидев себя обритым налысо и в грязно-оранжевой, переброшенной через плечо хламиде, Мокей попытался было протестовать, но успеха его выступление не имело. Не тратя времени на слова, бойкие парни усадили Серпухина на стул и принялись изучать и даже ощупывать его голову, после чего пришли к выводу, что она излишне шишковата, да и по иным причинам образ буддистского монаха решили исключить. Мокей встретил эту новость с облегчением, но оказалось, что радоваться поторопился. Его виртуальную копию на экране раздели до набедренной повязки и принялись украшать бледное тело татуировкой и ожерельями из акульих зубов. Получилось не очень, поэтому и аборигенов Австралии пришлось оставить в покое, а заодно уж и шаманов северных народов, поскольку их одежда и ритуалы выбивались из представлений о пророке и духовном лидере всероссийского масштаба.