Очнувшись, он чувствовал себя так, будто по нему пробежало стадо коров. Но он уже мог различить сквозь заволакивающий глаза туман Джослин, Дьякона, Дэнверса, которые сидели вокруг костра, уставившись в огонь и потягивая что-то из кружек.
— Воды, — прохрипел он.
Джослин схватила фляжку и опустилась рядом с ним на колени. Дэнверс подошел сзади и приподнял Валентайна, чтобы тому было удобнее пить. Холодная вода привела его в чувство, и он даже нашел в себе силы поднять глаза на Джослин.
— Что… со мной?
— Вчера твой конь вернулся назад. Мы поняли: что-то случилось, — сказала она. Ее волосы щекотали ему лицо, когда она наклонялась.
— Песчаники расползлись повсюду, — пояснил Дэнверс. — Мы то и дело теряем из-за этого скот. Старшая погонщина, как увидела твоего мерина, велела нам бросить все дела и идти тебя искать. И как раз вовремя. Нам и раньше приходилось вытаскивать людей из нор песчаников. И если они выходили из комы, то чаще всего оставались паралитиками. А ты в этом деле новичок, и я думал, все, что мы сможем для тебя сделать, — это, убив личинок, похоронить твои останки.
— Больно… Может что-то помочь? — пробормотал Валентайн.
— Я наложила содовый компресс, — сказала Джослин.
Дэнверс потрепал Валентайна по грязной руке:
— Ты ногтями прорыл путь наверх. Мы заметили твои руку и голову, торчащие из норы. Ты, видно, схватил небольшую дозу яда.
— Не позволяй им запугать себя, — раздался голос Дьякона от костра. — Все будет в порядке. Они успели только пожевать тебя, все пальцы двигаются. Ты провел под землей не меньше целого дня. Глотни еще виски. Старая сказка о том, что виски помогает от укусов змеи, — полная чушь, но немного алкоголя в крови никогда не повредит, какой бы дрянью тебя ни напичкали.
Дэнверс откупорил бутылку, влил глоток виски Валентайну в рот и дал запить спиртное водой.
— Неплохо, а? — подмигнул Дэнверс. Он тоже сделал глоток.
— Эй, полегче, не забывай, мы не дома, — остановил его Дьякон.
— Да ладно. Это первый раз после праздника отела, Дьяк. С того времени столько всего произошло.
— И последний, до тех пор, пока мы не окажемся в лагере. Как только стемнеет, я поеду назад и скажу, что можно вернуть разведчиков.
Солнце село, и Дэнверс разбудил задремавшего Дьякона. Старый поборник Библии взгромоздился на лошадь и устроился в седле.
— Было время, со старостью жизнь становилась легче, — проворчал он и подъехал к Валентайну. — Ты, мой мальчик, в любое время желанный гость в нашем лагере. — Дьякон поглубже натянул шляпу.
— Спасибо, — сказал Валентайн. Он все еще был как в тумане, но его опьяненное алкоголем сознание уже возвращалось к жизни.
У него ныла левая лодыжка, но это была здоровая боль исцеления.
— Что ж, теперь я, по крайней мере, знаю, как пахнут жуки-песчаники.
— Джослин, ему еще пару дней нельзя садиться в седло. Побольше питья и отдыха, и вся эта гадость выйдет из него, — распорядился Дьякон. — Дэнверс, я пришлю тебе на замену кого-нибудь из ребят, а ты вернешься к своим делам.
— Спасибо, Дьякон, не надо. Я лучше послежу за Джослин.
— Как хочешь. Ну, прощайте еще раз, мистер Стюарт. И да пребудет с тобой Господь.
Компресс холодил рану. Валентайн кивнул и закрыл глаза:
— Он был со мной, когда я встретил Орлов.
Валентайн если не пил, то спал. Его друзья Орлы давали ему хлеб, смоченный в бульоне. Джослин ставила ему уксусные компрессы на рану, и их жжение облегчало боль. Валентайн наблюдал, что делают эти двое: Дэнверс, когда находился в лагере, глаз не спускал с девушки. Но это было нелегко: ему то и дело приходилось ходить за водой, следить за дорогой, ставить ловушки, и он давал знать о своем приближении за четверть мили, когда возвращался.
— Он не любит сидеть без дела, правда? — заметил Валентайн, когда Дэнверс отправился объезжать мерина.
— Он, можно сказать, родился и вырос в седле. Мать родила его через две минуты после того, как слезла с коня. И, как рассказывал его отец, спустя еще пять минут снова сидела верхом, правда, этому никто не верит. А нас он оставляет из деликатности.
— Мне приятно быть с тобой, но в этом нет необходимости.
— Он… Видишь ли, когда твоя лошадь вернулась в лагерь, произошла одна вещь… Я сказала маме, что хочу найти тебя и уйти вместе с тобой.
В ее глазах Валентайн увидел тревогу.
— Я думаю, что ты нужна своему клану, — сказал он, помедлив. — Больше, чем мне.
— С ними все будет в порядке.
— Я не имел в виду, что ты не можешь идти со мной или что я не хочу этого. Скажем иначе: тебе нужны твои соплеменники.
Она взглянула на него, не скрывая слез. Наверное, она ждала другого ответа.
— Они — твоя семья. Сейчас ты в таком возрасте, когда это не так уж важно для тебя. Но пройдут годы, и ты можешь пожалеть о своем поступке.
— Но ведь могу и не пожалеть.
— Я бы так хотел вернуть мою семью. У меня были родители, брат, сестра, дом. И все это у меня отняли, когда мне исполнилось одиннадцать лет. Если ты хоть немного уважаешь мое мнение, забудь все, что между нами было, и послушай меня: останься с мамой и Джошем. Мы с тобой — два человека, которые потянулись друг к другу на какой-то миг. А твоей семье ты будешь нужна всегда.
— Ты говоришь мне все это только для того, чтобы отвязаться. Скажи, что не хочешь, чтобы я пошла с тобой, и я останусь.
— Я не хочу, чтобы ты шла со мной, именно по тем причинам, о которых сказал.
Ее лицо стало жестким.
— Это все не то. Ты же мужик, Дэвид.
— Мужик? Я?
— Ну, не мул же. Хотя такой же упрямый.
— Тебе нужен мужчина с возможностями. А я…
— Израсходованный?
— Почему ты это сказала?
Она помолчала.
— Так говорил мой отец. Про старшее поколение, про тех, кто видел слишком много смертей и перемен. Он говорил, они все еще ходят, разговаривают, но что-то в них уже умерло — израсходованные в войнах. Их семьям, если они у них есть, приходится нелегко.
— Я хотел сказать, тебе нужен кто-то, с кем можно вместе стареть. А я… причиняю своим близким только горе.
— Но одиночество не лучше.
Он покачал головой:
— Нет, конечно. Зато — проще.
Все остальное время, пока Валентайн поправлялся, Джослин была весела, как птичка на весеннем солнышке. Он не мог понять, была ли это только маска Втроем они вели долгие беседы у костра, над их головами мерцали звезды, и, пока не гасли последние угольки, они были единственными живыми существами в темноте.
