— Не покидайте нас, у нас хоть и скромная вечеря, но я буду рад видеть вас здесь. Жаль, нечего выпить. Все вынесли эти мерзавцы. — Андреа оправил рубашку и вернулся в свое кресло. Хоть он и говорил, что чувствует себя прекрасно, ноги его пока плохо держали.
— Я думаю, есть вариант. Вы забыли про нашего канонира. Я уверен на сто процентов, что англичане не позарились на его напиток, приняв его за жидкость для технических нужд. Но поверьте, это именно то, что нам нужно. — Травалини скромно устроился на диване рядом с аббатом.
Через несколько минут Мокей в неизвестно где раздобытой свежей белоснежной рубахе явился в капитанскую каюту, прижимая к животу темную бутыль с водкой.
— Я хочу поблагодарить вас, мои друзья, и вас, падре, вы мне не друг, вы мне заменили отца, за все, что вы сделали для меня сегодня. За вас! — Андреа поднял стакан с огненным напитком и залпом осушил его. За ним последовали остальные.
— Но, — Травалини осторожно прожевал кусок солонины, прислушиваясь к своим ощущениям, и обратился к Марео, — я очень удивлен, откуда вы, падре, из какой преисподней привели госпитальеров?
— Да, — после некоторой паузы ответил Джанкарло, — видимо, мне придется рассказать все. Все тайное когда-нибудь становится явным. Но, господа, то, что я расскажу, не должно выйти за пределы этой каюты.
Задумавшись ненадолго, Марео поправил свой балахон, скорее не от того, что тот был не в порядке, а для того, чтобы собраться с мыслями.
— Много лет назад, даже много сотен лет назад, выходцы из Амалфи, купцы, перевозили паломников в святые земли. Они же, чтобы отдать дань господу нашему и труду паломников, восстановили госпиталь, который разрушил басурманин, египетский халиф Хаким, — начал свой, судя по всему, долгий рассказ Марео. — При госпитале построили церковь Марии Латинской, богослужения в которой отправляли монахи-бенедиктинцы. Само собой, во враждебном окружении, а иного в стране сарацин и ждать было нечего, жизнь монахов была трудна. Но вот когда на землю Иерусалимскую пришли рыцари Первого крестового похода, провозглашенного Урбаном II под командованием Готфрида Бульонского, произошли воистину чудесные события. При осаде Иерусалима воины Христовы испытывали большой недостаток в продовольствии, так как никто не рассчитывал на долгие военные действия. Но Жерар Авенский, тоже амалфиец, глава монашеского братства, самоотверженно пытался помочь своим единоверцам во время осады. Он стал сбрасывать с крепостных стен осаждающим хлеб.
Аббат Марео так увлекся рассказом, что даже встал, голос его звучал с волнением и верой, словно он сам был участником тех давних событий.
— Естественно, коварные мусульмане схватили его и, привязав к высокому столбу, подняли над крепостными стенами. Они думали, что крестоносцы прекратят стрельбу по городу, чтобы не попасть в своего. Но великий Готфрид был тверд в своих убеждениях. Он понимал, что гибель за Господа нашего Иисуса — это высшая честь для монаха, и отдал артиллерии приказ стрелять. Осаждавшие ждали чуда, они верили, что Господь придет к ним на помощь, но вражеский огонь уничтожил их орудия, и осаду были вынуждены снять. Иерусалим взяли чуть позже и не за счет бомбардировки, а за счет личного мужества Готфрида, ворвавшегося на крепостную стену с одним из соратников. И каково же было изумление, когда оказалось, что Жерар жив! Именно его подвиг сломил дух осажденных мусульман и поселил среди них сомнения в вере. Ведь камни из баллист, которые летели тогда в город, превращались в хлеб, чудесным образом спасая святого Жерара от гибели. Хотя, возможно, спасло его другое.
Аббат замолчал и задумался на мгновение. Ровно настолько, чтобы опять наполнились бокалы и были осушены за веру. Мокей слушал с некоторым сомнением, но не мешал рассказчику.
— Потрясенные чудом многие рыцари Крестового похода вступили в монашеское братство госпитальеров и уже совсем скоро под мудрым руководством Жерара, братство превратилось в монашеский орден. Велики были дела этого ордена. Многие рыцари пали, защищая пилигримов, многие стали известны своими славными деяниями в Европе. Ну и конечно, могущество ордена обеспокоило власти Ватикана. Нестяжательство и подвижничество рыцарей-госпитальеров позволили скопить несметные богатства, которые уходили только на благие дела и не доставались папскому престолу. Знания, которыми овладел орден, в первую очередь в области медицины, раздражали церковную власть.
Тут аббат замолчал и задумался. Судя по всему, история, им рассказанная, каким-то образом касалась и его, вызывая скорбные воспоминания.
— В 1238 году, уже своей второй буллой, папа практически отлучил госпитальеров от церкви. И разрушил, как казалось ему, орден, отняв все средства ордена, запретив его и даже его символы. Но разве можно запретить благие деяния?..
— Но ведь сейчас не тринадцатый век! От госпитальеров не осталось и следа, с тех пор прошло больше четырехсот лет! — Травалини, хранивший все это время внимательное молчание, словно взорвался.
— Как видите… Амалфи хранит не только традиции, но и великие тайны. Все эти годы мы были верны великому ордену. Втайне существовали его рыцари, приняв обычный монашеский образ и живя только молитвами. Ну, еще, конечно, воинскими экзерсисами, позволяющими содержать тело и дух в бодром состоянии. — Марео хитро улыбнулся. — Капучино конвент — один из древних центров госпитальеров — выжил. И когда настал нужный момент, рыцари надели свои древние одежды и взяли в руки мечи, снискавшие славу еще в Крестовые походы. Ради великого дела.
— Но ведь когда на Амалфи напал Амирал-паша, защищать монастырь было некому… — вспомнил Андреа.
— Провидение Господне нам не понять. Я же послал тебя в Равелло, туда, куда уехали за день до тех трагических событий все братья-госпитальеры. Поклонение древнему катакомбному храму в Равелло — давняя традиция. И надо же, как случилось…
— А разве стоило ради жизни какого-то пирата, а иначе меня не называли англичане, раскрывать тайну? Тайну четырех столетий? — не переставал удивляться Андреа.
— Откуда ты знаешь, к каким великим делам стали сейчас сопричастны они, эти последние госпитальеры?
— А знания, медицинские знания вы сохранили? — не утерпел Травалини.
— Всему свое время, мой друг, всему свое время, — улыбнулся аббат.
— Падре, вы сказали, что, возможно, святого Жерара спасло и другое? — Топо, который слушал весь рассказ с открытым ртом, машинально гладя кота, вдруг очнулся.
— Ты внимателен, Топо. Чертовски, прости меня, Господи, внимателен. Конечно, другое. Священный Грааль. Именно он хранился у основателей ордена, именно он был в руках у Жерара, когда он вышел навстречу Готфриду. Госпитальеры передали его рыцарям-крестоносцам, чтобы те доставили святыню в Ватикан. С тех пор ее никто из смертных никогда не видел. Но госпитальеры поклялись вернуть реликвию христианам.
Андреа уже ничего не понимал. Тонкая нить связи между сегодняшним утром казни и великими Крестовыми походами и дальше, до страстей Господних, не прояснила его мысли. Видя на лице молодого человека смятение, Джанкарло добавил:
