— И вполне практичная, признайте.
— О-хо-хо-хо-хо.
— А это что такое?
— Скорбное стенание. Такое тоже порой случается. Ну ладно, — вздохнул он, — этот Рубикон мы, я думаю, перешли. А заодно в него и пописали.
— Принято.
— Как, скорее всего, поступил бы наш шеф, получив эту информацию? Даже если забыть о вашем умении обращаться с компьютером, она, вообще-то говоря, представляет брата Харо в весьма невыгодном для него свете. А с другой стороны, совершая это деяние, он находился под вполне понятным впечатлением вашей надменной рекомендации поцеловать вас в заднее место, которая, несомненно, не окупала его стараний оправдать ваше достойное — если позволите — всяческого сожаления голосование по «Суэйлу».
— Знаете, мне на это в высшей степени наплевать. Я понимаю, почему он так разозлился. По моим представлениям, строчить друг на друга доносы судьям не к лицу, однако понять его я могу. Ну да и бог с ним. Вопрос в другом — что мне делать теперь? Если шеф узнает о том, что выяснило ФБР, он взорвется почище ядерной бомбы. Деклан к таким штучкам относится очень серьезно. В том, что касается этики, он зануда, каких мало.
Криспус, поразмыслив, сказал:
— Насколько я понимаю, шеф первым делом обрушится на брата Харо. — Он взял со стола обличительный документ, помахал им перед собой. — Признаться, я с превеликим удовольствием послушал бы, как брат Харо объясняет свой поступок. Правда, он настолько умен, что какое-нибудь объяснение всенепременно придумает. Ну, хорошо, вы показываете эти бумажки шефу, он взвивается, что твой вертолет, к потолку, прошибает его, берет нашего последнего самурая за грудки, — и все это происходит, пока к нашей станции приближается тяжело груженный состав. — Криспус многозначительно взглянул на Пеппер. — Вам следует спросить себя: будет ли это тем, как выражается ваш мистер Шекспир, высоким воздаяньем, которого все мы столь жаждем?
Некоторое время Пеппер молча смотрела на него. Потом взяла два листка, аккуратно сложила их, разорвала в мелкие клочья и бросила в мусорную корзину.
— На какой-то миг, — сказал Криспус, — мне показалось, что вы собираетесь поупражняться в искусстве оригами.
— Заткнитесь, ладно? — ответила уже направившаяся к двери его кабинета Пеппер.
— С тех пор как вы здесь появились, — продолжал он, — одно событие следует за другим. Создается впечатление, что на наш маленький храм правосудия снисходит и укореняется в самом его основании некая чужеродная энергия. Скажите, вы, случаем, не ведьма? Не суккуб, посланный Сатаной, чтобы приблизить скончание времен?
Пеппер пожала плечами:
— Я бы на вашем месте такой возможности не исключала.
— Тридцать секунд, господин президент.
— Спасибо.
На этот раз президент голосовые связки не разминал.
— Десять секунд…
— Добрый вечер. Я…
И больше никаких слов из уст президента не изошло. Пауза тянулась и тянулась, находившиеся в Овальном кабинете люди — даже агенты Секретной службы, — обменивались тревожными взглядами. После треволнений, выпавших на долю президента в последние дни, ожидать можно было чего угодно: нервного расстройства, удара… Один из техников, разнервничавшись, проверил работу «телесуфлера». Там все было исправно.
Прошло семь секунд, а это целая вечность, если речь идет о президенте США, молча сидящем перед телезрителями планеты, число которых оценивается в миллиард человек. Молчание это очень скоро прозвали так: «Семь секунд в ноябре».[105]
Президент задумчиво смотрел куда-то в сторону, не на «телесуфлер».
Стоявший несколько в стороне от Вандердампа Хейден Корк выглядел окостеневшим от ужаса. Мысль в голове его осталась только одна: не вызвать ли доктора Хьюза, личного врача президента?
И наконец вечность подошла к концу — президент мягко улыбнулся и сказал:
— Давайте начнем сначала. Положение, в котором мы с вами оказались, похоже черт знает на что, не так ли?
И в этот миг Хейден Корк вдруг сообразил: «Боже милостивый, он импровизирует!»
— И я готов признать, что в этом есть доля моей вины, — продолжал президент, произнося слова, которых на экране «телесуфлера» не было и быть не могло.
Грейдон Кленнденнинн подпихнул Хейдена локтем: «Что он делает, черт его побери?»
Хейден устало пожал плечами, словно говоря: «Не знаю. Понятия не имею. Но, поскольку я все равно собираюсь повеситься, как только закончится передача, оно уже и не важно».
— После того как конгресс принял поправку об ограничении срока президентского правления, — говорил между тем президент, — я разозлился и решил баллотироваться вторично. Я сделал это из принципа, поскольку считаю, что мелкая политическая месть не должна служить основанием для изменения Конституции. Я просто хотел подчеркнуть это. Победы на выборах я не ожидал. И вот что в итоге вышло. Какими бы причинами это ни объяснялось, но вы избрали меня на второй срок.
А между тем законодательные собрания тридцати восьми штатов ратифицировали поправку — с впечатляющей, должен сказать, быстротой. И теперь она, обретя силу закона, не позволяет мне остаться в Белом доме на второй срок.
В результате мы оказались в ситуации весьма… американской по духу. Куда ни кинь, везде клин. И вопрос стоит так: в каком направлении нам теперь двигаться? В каком… направлении нам двигаться?
Ну так вот, последние несколько дней я консультировался со множеством очень умных людей. С учеными, занимающимися конституционным правом, с экспертами, с бывшими министрами юстиции и генеральными прокурорами, назовите любое имя, и оно почти наверняка окажется принадлежащим человеку, с которым я уже успел переговорить. Сходятся все они практически только в одном — ситуация хрен знает… ситуация неимоверно запутанная. Стало быть, необходимо подумать о том, как ее распутать. В настоящий момент нам необходима хоть какая-то ясность. Ясность. Столько ясности, сколько мы сможем заполучить.
Да, и есть еще один пункт, в котором сходятся все эти умные головы, и вот какой: вероятно, имеет смысл обратиться к учреждению, которое, в определенном смысле, для разрешения таких ситуаций и придумано…
Сидевшая у телевизора Пеппер закрыла глаза.
Президент вздохнул:
— К Верховному суду. Высокому суду уже приходилось решать вопросы, связанные с президентскими выборами. И значит, мы будем не первыми, кто обратится к нему по такому поводу.
Однако я понимаю, понимаю, что это ход не самый удачный… Следует ли просить девятерых человек о том, чтобы они приняли окончательное решение, когда более сорока миллионов других людей уже взяли на себя труд проголосовать?
