– Нет, – прочитал он по заранее подготовленной памятке, – мы не планируем производить арест мисс Сэлли Копл по обвинению в убийстве мисс Келли Симпсон по той простой причине, что против нее нет абсолютно никаких улик. Ее собственное утверждение о наследственной предрасположенности к убийству и опасения, что она могла совершить преступление в состоянии аффекта, не дают оснований для ареста. Расследование продолжается. Спасибо за внимание. До свидания.
Оттарабанив текст, Колридж немедленно скрылся в здании. Хупер и Триша тут же последовали за ним.
– Сэр, а сами-то вы что думаете? – спросил сержант. – Я понимаю, у нас нет никаких доказательств, но как вы считаете, Сэлли виновна?
– Нет, – поспешно отозвалась Триша, и Колридж с Хупером с любопытством покосились на нее.
– Я тоже не думаю, что она это сделала, Патриция, – согласился инспектор. – Но вместе с тем не думаю, что она этого не делала.
Колридж слегка красовался и, озадачив подчиненных парадоксом, с удовлетворением посмотрел на их удивленные лица.
– Нет, я знаю, что она этого не делала. – добавил он.
День сорок третий 4.40 пополудни
Маленькая тайна Дервлы начала распутываться, когда Колридж приступил к просмотру специальной «банной» подборки Джеральдины – откровенных кадров обнаженных тел, – которую Тюремщица берегла для рождественского видео категории X.[57]
– Она обожает чистить зубы, – заметил инспектор.
Джеральдина отбирала эти сцены, потому что перед зеркалом Дервла казалась сексуальнее и кокетливее всего. Не только потому, что была в нижней рубашке, в мокрой майке или в полотенце сразу после душа. Девушка откровенно забавлялась – особенно в первые недели – смеялась, улыбалась, подмигивала, словно заигрывала со своим изображением.
– Вечером она совсем не такая. – Колридж щелкнул выключателем второго видеомагнитофона – нового и очень сложного аппарата, который ему никак не удавалось освоить. Инспектор сумел убедить заправляющих бюджетом бюрократов, что характер дела таков, что без современного видео- и телеоборудования не обойтись. Но теперь проблема заключалась в том, что эта арендованная супераппаратура оказалась ему не по зубам. А вот Хупер был с ней на короткой ноге и не скрывал своего превосходства.
– Такие возможности, сэр! – восхищался он. – Можно перевести изображение с моего камкордера в цифровое, обработать в киношной программе на нашем новом «ноутбуке», сжать, насколько надо, записать в jpeg и по электронной почте скинуть на ваш мобильник. Если у вас есть функция WAP, стойте в пробке и наслаждайтесь на здоровье.
Колридж только-только научился разбираться в хитростях приема текстовых сообщений и из того, что сказал ему сержант, не понял ровным счетом ничего.
– Я выключаю в машине мобильный телефон, – ответил он. – Надеюсь, вы тоже. Вы должны знать, что пользоваться телефоном за рулем противозаконно.
– Так точно, сэр, – ответил Хупер, и они вернулись к прежней работе.
Инспектор выбрал то место на пленке, где «арестанты» на сорок третий день обсуждали проблему номинации.
– Я уязвимее всего по утрам, – сообщила Дервла. – В это время я особо говнистая, не хочу ни с кем разговаривать – могу огрызнуться, обидеть, а потом человек проголосует против.
Колридж выключил второй магнитофон и вернулся к сюжету из душа.
– Говорит, что не хочет ни с кем разговаривать, но явно любит разговаривать с собой.
На экране Дервла подмигнула зеркалу:
– Привет, зеркальце! Доброе утро!
– Следите за ее глазами, – не отрываясь от экрана, приказал инспектор.
Лучистые зеленые глаза стрельнули вниз и на тридцать секунд задержались там, где скорее всего находилось отражение пупочной впадинки.
– Может быть, она любуется пупком, – предположил Хупер. – Он у нее очень даже ничего.
– Меня не интересуют наблюдения подобного рода, сержант.
Дервла вновь подняла глаза.
– О! Я их всех ужасно люблю! – рассмеялась она.
– Запись двенадцатого дня, – объяснил Колридж. – Если помните, никто не проголосовал против Дервлы. Но подразумевается, что она не могла об этом знать.
Неужели старикан что-то раскопал, подумал Хупер. Дервла часто разговаривала и смеялась перед зеркалом. Но все считали, что это просто забавная привычка. Может быть, за этим что-то скрывалось?
– Я попросил головастых техников сделать мне выборку сцен, когда она чистит зубы.
Сержант улыбнулся. Только Колридж думал, что требуются головастые техники, чтобы отредактировать видеопленку. Он сам на своем «ноутбуке» частенько баловался, составляя небольшие домашние киноверсии.
Инспектор вставил кассету в видеомагнитофон, и они вместе стали наблюдать, как Дервла перед зеркалом отпускала короткие замечания.
– Господи, как интересно, что говорят обо мне на воле? – проговорила она. – Не обольщайся, Дервла, всем нравится Келли. Она чудесная девочка.
Колридж выключил магнитофон.
– Каковы были ее шансы на победу в тот момент, когда произошло убийство?
– Опрос в Интернете показывал, что она на втором месте, – ответил Хупер. – И у букмекеров такие же данные. Но Келли побеждала с большим отрывом.
– Значит, она была основной соперницей Дервлы?
– Да, но Дервла не могла об этом знать. Во всяком случае, по условиям игры.
– Не могла. – Инспектор снова нажал на «воспроизведение», и на экране засветилась «банная» подборка.
– Кто из нас нравится больше всех? – игриво спросила у себя Дервла и спустя мгновение опустила глаза.
День сорок четвертый 12.00 полночь
Колридж поднял телефонную трубку. Говорил Хупер. Он звонил из редакции «Любопытного Тома», и его голос показался инспектору довольным.
– Передо мной разблюдовка дежурств, сэр. Помните Ларри Карлайла?
– Да. Тот самый оператор, который работал в зеркальном коридоре в ночь убийства.
– Да. Ушлый парень. Пользуется тем, что другим скучно снимать в подобных программах, и вкалывает по-черному: восемь часов дежурит, восемь отдыхает. Любит это зрелище. Никак не может оторваться. Но что еще интереснее, он каждое утро снимает перед ванной. Если Дервла с кем-то разговаривала, то именно с ним.
– Тот самый оператор, который работал в зеркальном коридоре в ночь убийства, – повторил инспектор.
День сорок пятый 7.58 утра
Колридж пробыл в темном, душном коридоре всего несколько минут, но уже успел его возненавидеть. Он чувствовал себя извращенцем, и это казалось ему мерзким.
