Народу в зале было от силы человек двадцать. Люди сидели за столиками, потягивая аперитив. Бармен, сложив руки на груди, стоял у стены перед столиком, заставленным бутылками. Увидев меня, он улыбнулся:
— Что-нибудь выпьете?
— Нет, не теперь… Где тут можно присесть?
— У вас ведь есть приглашение? Там обозначен номер столика.
Я вытащил из кармана конверт. В самом деле, на вложенной в раскладную открытку бумажке был проставлен номер — седьмой.
— Счастливое число, — заметил бармен.
Наш столик располагался сбоку от крохотной сцены, прямо напротив стекла. Едва мы с Лизой уселись, как послышалось тихое шуршание и жалюзи пошли — но как-то странно, не снизу вверх, а сверху вниз, постепенно приоткрывая интерьер выставочной колбы.
— Мама дорогая… — тихо выдохнул я.
В поле зрения возник потолок, из которого вниз падал знакомый толстый шнур, темная жила которого показалась мне подозрительно напряженной. Все стало ясно, едва железный занавес опустился до конца.
Следопыт все-таки наведался сюда, быстро сделал свое дело и ушел. Ключ он мне, как я понимаю, сунул в карман, пока я был в нокдауне.
Он оказался человеком с фантазией.
Шнур заканчивался узкой петлей, охватывающей тонкую шею хозяина вечеринки, — сам он стоял на табуретке в крайне шатком положении — поднявшись на цыпочки, чтобы петля не затянулась окончательно, — и пытался сохранить равновесие.
Скосив глаза, он увидел меня, потом мою спутницу.
Не знаю, возможно, в этот момент он увидел и всех остальных — девочек, прошедших через его руки, и мужчин, расставшихся с жизнью по его вине.
Он сделал неловкое движение, и я понял, что следопыт все-таки осуществил свою задумку, о которой рассказывал, когда мы сидели у него дома и пили водку.
Табуретка под менеджером качнулась. Он начал отклоняться назад и сорвался с шаткой опоры. У Aythia fulingula в самом деле слишком тонкая шея — петля, туго стянувшись под тяжестью тела, мгновенно сломала шейные позвонки. Он дернулся пару раз и, вывалив язык, повис, медленно вращаясь.
Публика молча наблюдала за этим, то ли находясь в состоянии шока, то ли считая происходящее неким фокусом.
— М-да, в самом деле сильный перформанс, — тихо сказал я, поднимаясь из-за стола и направляясь к бармену. — Вот теперь пришло время выпить.
Когда я выходил из ресторана, в спину меня подтолкнул истошный крик женщины — она первая обо всем догадалась.
ЭПИЛОГ
— Скоро Рождество, — сказала Лис, поглядывая на летящий за окном машины перелесок, щиколотки которого были укутаны сугробами. — Не знаю, что подарить Маркусу. Надо что-то особенное — в Европе это ведь главный в году праздник.
Я притормозил на светофоре, обнял ее, притянул к себе:
— Зато я знаю. Ты везешь ему совершенно роскошный подарок.
Ее ресницы дрогнули, глаза цвета свежевымытого винограда увлажнились. Я поцеловал ее в щеку.
— Я в самом деле завидую твоему бременскому музыканту. Получить такой подарок… Это дорогого стоит.
— Какой подарок? — тихо спросила она.-
— Тебя… — пояснил я.
Мы помолчали, глядя на светофор, во лбу которого по-прежнему горел красный сигнал.
— Без меня ему будет совсем худо. — Она заплакала. — Ты понимаешь.
Понимаю. Полгода назад они с Маркусом, собиравшимся возвращаться в свои германские пенаты, притормозили на Кутузовском у какого-то магазинчика с сувенирами, чтобы купить матрешку для его тетки. Тут-то все и случилось. Что именно, я знаю лишь по ее сбивчивым рассказам. Из стоящего по соседству «жигуля» выбрались четверо крепких парней и заявили, что им очень нравится тачка Лис, поэтому они ее заберут. А им следует выйти из машины и идти пешком. Лис попыталась было сопротивляться, но один из парней заехал ей кулаком в лицо и выдернул ключ из замка зажигания. Маркус, понятное дело, тут же выскочил из машины — и напрасно, не стоило ему этого делать. Ему нанесли несколько ударов бейсбольными битами. Самое страшное, что у него оказалось сломано запястье, онемели пальцы руки. Кроме того, были сломаны два ребра, и осколок одного из них повредил легкое. Свой гобой он может держать в руках и даже подносить ко рту. Но играть он уже не может: и пальцы не работают, и дыхание не то.
Все это происходило в разгар солнечного дня в самом центре Москвы, на забитой народом улице. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы вмешаться…
— Это я во всем виновата, — Лис промокнула платком глаза. — Не надо было покупать эту чертову тачку.
— Брось, — сказал я. — Ты же знаешь, — дело не в тачке. Просто такая паршивая жизнь.
«Гольф» заглох в тот самый момент, когда светофор дал зеленый свет. Завелся он лишь с третьей попытки.
— Придется заехать в автосервис, — сказал я, трогаясь под вой клаксонов стоявших сзади машин. — Совсем наша старушка одряхлела. Стартер барахлит, карбюратор.
Машину Лис, разумеется, так и не нашли.
— Черт, я, кажется, забыла закрыть офис. — Она порылась в сумочке в поисках ключей.
— Да кому он нужен, этот офис?
И то верно. Дело свое Лис продала. Квартиру тоже.
— Заедешь на обратном пути, а? — Лис нашла ключи и опустила их в карман моей куртки. — На всякий случай. Ей-богу, не помню, закрыла ли я дверь на замок.
— Конечно… — Я смотрел на дорогу, но боковым зрением успел заметить, что в руке Лис было что-то еще кроме ключей.
Этим «чем-то» оказалась карточка «Виза».
— Что за дела? — спросил я, рассматривая лежащий на ладони кусок пластика.
— Твоя доля нашего бывшего бизнеса. Мы ведь компаньоны, так?
— Кончай! — Я положил карточку ей на колени.
— Ой, ну прекрати! — устало отозвалась Лис, бросая карточку в бардачок. — Ты же опять остался без работы. И потом, на счету, который я на тебя оформила, не так уж много денег. Всего десять тысяч.
— Ты же знаешь, я не могу их взять.
— Можешь. Мы хорошо с тобой поработали.
— Неплохо, — кивнул я, выезжая к перегороженному шлагбаумами паркингу перед зданием аэропорта.
Лис сунула в окошко на пропускном пункте деньги, мы проехали вверх по пандусу и остановились под навесом напротив стеклянных дверей. Я вышел, подхватил брошенную кем-то из пассажиров тележку, открыл багажник, выгрузил пару чемоданов. Лис стояла у открытой дверцы.
— Мне будет тебя не хватать, — сказал я. — Жутко не хватать.
— Мне тебя тоже… — Она жалко улыбнулась, улыбка длилась долго, не меньше минуты, пока Лис не встряхнулась и не взялась за рукоять тележки.
— Я провожу тебя до терминала.
