На следующее утро, не тратя времени на душ, бритье и даже чистку зубов, я вскакиваю с кровати и прямо в трусах спускаюсь вниз, чтобы продолжить работу над рукописью. Накануне вечером, лежа в кровати и еще чувствуя на губах вкус поцелуев Карли, я просто захлебывался идеями для своего романа: сюжетные повороты, какие-то индивидуальные черточки отдельных персонажей, выражения, даже целые абзацы — все это надо немедленно записать, пока я не забыл. Писать, не приведя себя в порядок, как-то даже здорово, подходяще для такого дела — мне чудится, что если я отброшу все несущественное, мне удастся лучше сконцентрироваться на созидательном процессе. И вот я сижу за столом, изо рта у меня пахнет, волосы нечесаные, лицо неумытое, покрытое щетиной, — и ощущаю себя настоящим писателем. Небось Хемингуэй, когда входил в писательский раж, не вспоминал про крем для бритья и зубную щетку.
И вот в таком неумытом виде я и спускаюсь открывать, услышав, что в дверь звонят. На пороге стоит Люси Хабер, прижимая к груди экземпляр «Буш-Фолс». Она сильно накрашена, и мне впервые приходит в голову, что в ее внешности сквозит отчаяние, что она слишком броско одевается для своего возраста, и я тут же стыжусь жестокости своих мыслей. Мое собственное лицо на обложке, глядящее на меня с ее груди, похоже на обвинительный акт.
— Я тебя разбудила? — спрашивает она, оценив мой вид.
— Нет-нет, все в порядке. — Я жалею, что хотя бы футболку не натянул.
— Я думала, что ты в гости заглянешь. Но я тебя не виню — не зашел так не зашел.
— Извини. Я просто… Не зашел.
Люси машет рукой:
— Да все в порядке. Я вовсе не хотела тебя смущать. Потому и ушла тогда так рано.
— Извини, — снова говорю я. Что-то больше ничего в голову не приходит.
— Я просто подумала, что ты уже уехал, а тут проезжаю вчера мимо — машина твоя стоит. Дай-ка, думаю, зайду, попрощаюсь по-человечески.
— Спасибо. Хочешь зайти?
Люси улыбается:
— Нет, спасибо.
— Да я не то чтобы… Я ничего такого не имел в виду.
— Нет, я знаю. — Она протягивает мне книгу и серебряную авторучку. — Подпишешь?
— Конечно, — отвечаю я, протягивая руку за книгой. — Давненько меня об этом не просили.
Я открываю первую страницу и пишу: «Дорогой Люси», потом на некоторое время останавливаюсь, соображая, что написать. «Ты была моей музой и героиней моих фантазий, а теперь я счастлив, что могу назвать тебя своим другом. С наилучшими пожеланиями. Джозеф Гофман».
Она читает посвящение и улыбается:
— Дай-ка я тебя обниму.
Мы обнимаемся, и в мое обнаженное тело впиваются пуговицы ее блузки. По всей видимости, некоторые люди, независимо от того, есть у них сексуальные намерения или нет, умеют обниматься только определенным образом, и в нашем объятии проскальзывает что-то эротическое, ее руки на моей голой спине, нижние части наших тел прижимаются друг к другу. Немного отстранившись, она прижимается лбом к моему лбу.
— Надеюсь, я не разрушила твоих фантазий, — говорит она, и я по глазам вижу, что этот вопрос по-настоящему ее тревожит.
— Совершенно нет, — говорю я. — Ты превзошла мои самые безумные мечты.
— Как мило, что ты это говоришь. — Она снова приближается и нежно целует меня в губы. — Джо, не пропадай.
— Не буду.
Она выпрямляется, и я вижу, что она вот-вот расплачется. Она снова улыбается и идет к машине, а я смотрю ей вслед. Только после того, как она уезжает, я замечаю Карли, которая все это время сидела в машине на противоположной стороне улицы и с выражением крайнего потрясения наблюдала за происходящим. Я непринужденно машу ей рукой, но внутри у меня все обрывается. Она машет в ответ, но из машины не выходит и выражения лица не меняет. Мне приходится спуститься по ступенькам и пересечь улицу в одних трусах, дрожа от утренней прохлады и спотыкаясь на неровностях мостовой.
— Понимаю, что выглядело это не очень хорошо, — говорю я.
Карли кивает.
— Ты с ней переспал? — спрашивает она спокойно, будто из чистого любопытства.
— Она только что подъехала.
— Когда она подъехала, я прекрасно знаю, — говорит Карли. — Я спрашиваю, переспал ты с ней до этого или нет.
Я тяжело вздыхаю.
— Это было до того, как у нас с тобой что-то началось.
Не то чтобы я всегда и везде ратовал за честность, но иногда бывает лучше сказать правду, особенно в тех случаях, когда времени выдумывать нет.
Карли начинает кивать, даже не дождавшись, пока я закончу фразу, а уголки ее губ отчаянно борются с невидимыми силами, тянущими их вниз.
— Послушай, Карли, — говорю я.
— Не нужно ничего объяснять, — говорит она нарочито спокойным голосом. — Мы ничего друг другу не должны. Я за тебя очень рада. Ты ведь сколько ее хотел, двадцать лет? Все запротоколировано.
— Ну дай же сказать.
— Поздравляю! Наконец-то она твоя.
— Ты можешь перестать?
— Без проблем, — отвечает Карли. Резко рванув рычаг передачи и скрипнув шинами, она уезжает прочь, и мне ничего не остается, как осторожно пересечь босиком улицу, остро чувствуя свою наготу, причем дело не только в отсутствии одежды. В очередной раз я поражаюсь, как ловко моя опрометчивость в комбинации с неудачным стечением обстоятельств срабатывают против меня, да еще в тот самый момент, когда жизнь начинает налаживаться.
Как и следовало ожидать, писать больше не выходит, и я поднимаюсь наверх, чтобы принять душ и одеться. Я не допущу, чтобы из-за этой истории пострадали наши с Карли отношения. Да, неудачно все получилось, но я совершенно точно ее не предавал! Хронологическая последовательность событий на моей стороне, и, конечно, когда Карли придет в себя, я легко ей все объясню. К моему удивлению, через полчаса, когда я звоню ей, она снимает трубку.
— Привет, Джо, — довольно легко говорит она.
— Пожалуйста, не злись на меня из-за этого.
— А я не злюсь, — отвечает она.
— Что?
Никогда я до конца не понимал этого ее старого трюка: если Карли на кого-то злится, она мстит обидчику тем, что внешне никак не выказывает своего бешенства, а ведь это могло бы стать первым шагом к примирению. Мне уже не раз приходилось лавировать на минном поле ее обиды, и в школе, и на Манхэттене, и теперь я ясно вспоминаю, что сердитая Карли — тайна за семью печатями.
— Все в порядке, меня это не касалось.
— Так что, у нас с тобой все хорошо?
— У нас все абсолютно как всегда.
— Ясно. Я смотрю, ты тщательно слова подбираешь. Намеки скрытые пошли. Уже что-то.
— Не понимаю, о чем ты.
Я делаю глубокий вдох:
