— Здравствуйте, профессор. Это Элизабет ван дер Меер и… Да, совершенно верно. Мы бы хотели, чтобы вы подтвердили свое заключение относительно Караваджо… Да, так я и думала. Но дело в том, что инспектор Уикенден хотел бы… Нет, нет, не беспокойтесь. Я обещаю. Благодарю вас, профессор.
Гарри выхватил у нее трубку.
— Это профессор Баррел? Ах да, Барроу. Извините. Дело в том, что у нас здесь в Скотленд-Ярде находится только что обнаруженная картина, как две капли воды похожая на Караваджо, по которому выдавали заключение. Вы абсолютно уверены, что… Да, я понимаю. Не стоит так волноваться, профессор. Нет, никто вас не подозревает… нет-нет. Просто эта картина выглядит совсем как настоящая. Вы не могли бы… не могли бы вы… простите, вы не могли бы нам сказать, сделана ли эта… копия с оригинала. Конечно, нет, но мы были бы вам очень признательны. Хорошо, спасибо. Да, нас это вполне устроит.
Захлопнув телефон, он вернул его слегка недовольной хозяйке.
— Благодарю за сотрудничество и за телефон, мисс ван дер Меер. Это дело надо довести до конца. Не люблю недомолвок. Я всегда стараюсь полностью разгадать кроссворд, иначе мне плохо спится. А вы ведь не хотите, чтобы я не высыпался. Это не в ваших интересах. Мисс ван дер Меер, что вы обо всем этом думаете?
Элизабет подперла подбородок кулаком, поставив локоть на ладонь другой руки.
— Отличная работа.
— Не знаю, как там насчет экспертизы, но на вид это ничем не отличается от подлинника. Барни, а вы что скажете?
Барни все еще стоял перед лежащей на столе картиной.
— Выглядит безукоризненно. Но ведь на свете немало блестящих копиистов. Мне нужно взять ее в лабораторию, чтобы провести химический анализ. Но по-моему, я уже разгадал эту загадку.
— Каким образом? — изумился Уикенден.
Он только что высыпал два с половиной пакетика сахара в свою любимую кружку с цветочками. Оставшиеся полпакетика инспектор собрался завернуть, чтобы использовать при следующем чаепитии. Но, услышав реплику Барни, просыпал содержимое на стол.
— Так что там? — наклонилась вперед Элизабет.
Барни улыбнулся:
— Все были так заняты живописью, что никто не догадался посмотреть на обратную сторону. Не разглядели леса за деревьями. Вот видите?
Перевернув картину, он указал на белую этикетку с надписью «Кристи», лот № 34.
— Разрази меня гром… — прошептала Элизабет.
— Это картина, пропавшая из квартиры того американца, Грейсона.
Гарри вскочил, смахнув сахар себе на брюки.
— Кирсти! — позвал он своего секретаря. — Соедините меня с «Кристи». Немедленно.
— Самое смешное, что он тебе еще заплатил за все это, — прошептала Даниэла на ухо Габриэлю.
И только потом заметила вежливо улыбающегося официанта с карандашом в руке.
— Нам, пожалуйста, курицу с трюфелями, — заказал Коффин.
— Отличный выбор, сэр, — отозвался официант, одобрительно кивнув.
— Такого божественного блюда я не встречал больше нигде. Даже язык не поворачивается назвать это курицей. Все равно что обозвать «Давида» Микеланджело куском камня.
Официант с улыбкой удалился.
— С днем рождения, любовь моя, — промурлыкала Даниэла. — Сорок лет, расцвет молодости…
Ресторан «Плющ», один из самых изысканных в мире, полнился гулом голосов. После девяти вечера там всегда было многолюдно. Ночь пыталась заглянуть через витражные окна в многогранное пространство зала, казалось, отрезанное от всего остального мира, что позволяло знаменитостям расслабиться и забыть о камерах, а их поклонникам из числа простых смертных почувствовать себя патрициями.
Бросив взгляд на красивую женщину, сидевшую рядом с ним за столом, Коффин подумал, что ее волосы цветом напоминают листья клена, освещенные закатным солнцем. На Даниэле было черное платье на тонких бретельках, покрытую нежным загаром шею украшало новое сапфировое колье. Коффин всегда восхищался изяществом ее ключиц, их плавным изгибом, столь соблазнительным у представительниц прекрасного пола.
— Но не стоит забывать о кризисе среднего возраста, — улыбнулся Габриэль. — Самый лучший подарок на день рождения — это ты.
Ему особенно нравилось маленькое пятнышко над верхней губой Даниэлы, различимое только с близкого расстояния. Наклонившись, он нежно коснулся его губами.
Официант принес шампанское и стал разливать его в узкие высокие бокалы, останавливаясь точно в тот момент, когда пена достигала их края.
Подняв бокал, Коффин встретился глазами со своей темнокудрой дамой.
— Поздравляю, Даниэла. Теперь ты наконец свободна и вновь в объятиях своего возлюбленного. Что же ты намерена делать дальше?
Валломброзо робко улыбнулась.
— Нет, кроме этого, — усмехнулся Габриэль.
— Я думала только о мести. Но благодаря тебе… Должна сказать, ты просто гений.
— Я скучал по тебе больше, чем мог предположить. Без тебя я… У меня мозги как решето. Но крупные предметы там всегда задерживаются.
— Значит, я предмет?
— Ты моя королева, — сказал Габриэль, пригубив шампанское.
— Это что, еще одна шахматная аналогия? Последний раз, когда мы беседовали, ты что-то говорил о ходе конем.
— Боюсь, это действительно так. Мой психоаналитик считает, что я никогда не смогу забыть тот шахматный проигрыш и подавить в себе желание осуществить мечты моих родителей о шахматной карьере сына.
— Но ведь тебе было всего десять лет?
— Да. Мои лучшие годы уже позади. Теперь я предпочитаю играть в нарды. Я никогда не доверял психоаналитикам, но тем не менее регулярно к ним хожу.
— К сожалению, они часто оказываются правы, — поддразнила его Даниэла. — Они, вероятно, отметили бы тот факт, что твои родители погибли на тридцать четвертую годовщину своей свадьбы, когда тебе было тридцать четыре года, причем эта трагедия произошла третьего апреля, который, как известно, является четвертым месяцем в году, между тремя и четырьмя часами дня.
— Ну зачем ты… разве мы не можем просто… — произнес Коффин сквозь зубы.
Даниэла прикрыла его руку своей.
— Прости, Габриэль. Зря ты так… Я просто хочу тебе помочь, потому что люблю тебя.
Коффин вымученно улыбнулся:
— Ты, конечно, права насчет… И к тому же тебе сейчас именно столько лет, если мне не изменяет память. Совпадения никогда не бывают случайными.
— Да, если только они происходят.
Коффин замолчал. Даниэла посмотрела на зал, обитый зеленым плюшем, потом перевела взгляд на своего спутника, стараясь не встречаться с ним глазами.
— Мне всегда казалось, что математики и шахматисты как-то особенно устроены, — сказала она, стрельнув глазами в сторону официанта, подкатившего к их столику свою тележку.
