Книга Восхитительная - Шерри Томас

Майкл долго смотрел на мать. Потом осушил чашку до дна и снова потянулся к бутылке.

– Майкл, тебе хватит.

К ее крайнему удивлению, после минутного колебания мальчик убрал джин назад в шкаф.

– В школе шепчутся, что я – незаконный отпрыск очень важного лица. Видимо, потому-то и терпят меня. Интересно, что скажут люди, если узнают правду.

– Не думаю, что единственным – или хотя бы самым важным – мерилом является происхождение человека. Разумеется, приятно знать наверняка, откуда пошел твой род, но неплохо бы и самому не потеряться в этом мире.

– Вы так говорите, потому что вы-то знаете, кто вы.

– Да, но я никогда туда не вернусь. Как и ты, я все еще ищу свое место в жизни.

Майкл долго не отвечал. Потом медленно кивнул. Верити встала. Пора было прощаться – миссис Роббинс наверняка умирает от желания поговорить с приемным сыном.

– Приходи сегодня на бал слуг. Я устрою буфет с отличными холодными закусками. Хорошо проведем время.

– Не знаю. Некоторые слуги на меня как-то странно косятся.

– Кое-кто из слуг до сих пор косится и на меня, но это не мешает мне ходить на бал слуг каждый год. Приходи сам и приводи маму. Ей наверняка захочется сыграть на хорошем пианино – мистер Сомерсет прислал пианино в подарок челяди на Рождество. Его распаковали только сегодня.

– Спрошу, захочет ли она пойти.

– Мне потребуется помощник, чтобы приглядывать за Марджори. Самой мне будет недосуг, – я буду танцевать и кокетничать напропалую!

– Не говори так! Ты слишком стара. Верити шлепнула его по плечу:

– Посмотрим, что ты скажешь, когда тебе будет тридцать три.

Майкл поймал ее руку и задержал в своей. Верити смотрела на сына, и ее сердце изнывало от сострадания. Она выбрала для него нелегкую долю, нещадно подгоняя вперед, чтобы возвыситься из низкого положения, занять свое место среди людей, которые вовсе не жаждали с ним знаться. И мальчик ни разу не пожаловался.

Она обняла сына. Юноша был кожа да кости, длинные, крепкие кости под поношенной шерстяной курткой.

– Приходи повидаться со мной вечерами, пока я еще здесь.

– Приду, – пообещал Майкл. И обнял ее в ответ.

Стюарта внезапно охватила паника. Только что он спокойно беседовал с министром финансов, обсуждая с ним проект «Акта о таможенных пошлинах и налоговых сборах», как в следующую минуту последние крупицы логики и здравого смысла покинули его.

Возможно, он сумел бы сохранить рассудок, если бы чаще виделся с Лиззи. Но его невеста теперь вела жизнь затворницы. А Стюарт, живущий между адом и раем, вдали от обеих женщин – и той, которую любил, и той, которой обещался, – все откладывал и откладывал окончательное решение. Он знал, что Верити не уедет, не повидав еще раз Майкла, а тот сказал, что вернется в Фэрли-Парк никак не раньше, чем за неделю до Рождества.

Неделя до Рождества – отсчет пошел со вчерашнего дня. Что, если Верити уже встретилась с Майклом и уехала? Что, если не хочет, чтобы ее нашли? Чувство ложной безопасности, проистекающее оттого, что Стюарт знал: она вот-вот уедет навсегда.

Внезапно Стюарту отчаянно захотелось уехать из Лондона. Но министра финансов не оставишь просто так, без объяснения причин. Еще хуже, что по пути с Даунинг-стрит, где находилась контора «главного кнута»[27], ему предстояло уладить спор между парламентариями, утвердить распорядок голосования и успокоить всех, кто был крайне обеспокоен позицией мистера Гладстона в отношений билля о Гомруле. Пусть знают: все под контролем.

К тому времени как Стюарт сумел поймать кеб, он уже сходил с ума от тревоги. Наверняка уже поздно! Но элементарная логика твердила ему, что мадам Дюран еще не уехала, потому что ее отставка вступает в силу только в конце месяца.

Сойдя с кеба возле вокзала, Стюарт купил наудачу леденцов из патоки.

Но леденцы, как и все, что он ел за последние две недели, показались ему безвкусными, как вата. Потеряв Верити, он потерял заодно и вновь обретенное чувство вкуса. И сожалел об этом. Боже, как сожалел!

Ему хотелось вновь наслаждаться вкусной едой. Пусть обед удивляет, сбивает с толку, даже берет его в плен! Да здравствует жизнь с ее опасностями, радостями и горестями. Он будет ими наслаждаться, пока жив.

И ею тоже.

Стюарт пытался примириться с жизнью. Плыви по течению – и все будет отлично. Ложь. Он не мог больше притворяться, когда понял, что Золушка и Верити Дюран – одна и та же женщина, которую он был обречен полюбить.

За окном его купе первого класса уплывали вдаль окрестности Лондона. С сигаретой в руке Стюарт провожал их невидящим взглядом. Он любил все просчитывать на три, а лучше на пять шагов вперед. Но он и понятия не имел, что будет делать, когда встретится сегодня с Верити. Что, если она не захочет иметь с ним ничего общего? И пуще того – что, если захочет?

Если Верити действительно ушла навсегда, она унесла с собой лучшую часть его души. С другой стороны, десятилетия ушли у Стюарта на то, чтобы сделать карьеру и завоевать достойную репутацию. Ему не сохранить ни того ни другого, если он сумеет вернуть эту женщину.

Стюарт выпустил кольцо дыма и стал наблюдать, как оно медленно тает в воздухе. Карьера, репутация – все это не важно. Он добрался до моста и обязательно перейдет на ту сторону. Лишь бы она была там. Лишь бы все еще была там.

Стюарт не посылал упредительной телеграммы, в душе опасаясь, что Верити сбежит, узнав о его приезде. Поэтому пришлось проделать пешком целую милю от деревни до поместья. Подходя к дому, он услышат звуки пианино – того самого, что послал слугам к Рождеству.

Когда Стюарту было лет пять, или даже меньше, его мать считалась респектабельной вдовой. Несколько месяцев они прожили в женском пансионе. В доме, которым заправляла старая дева с лошадиным лицом, всегда было темно и мрачно, за исключением вечеров, когда гостиная оживала, наполняясь звуками музыки и пением. Этим весельем они были обязаны древнему спинету – маленькому пианино, которое служило любителям музыки еще со времен сумасшедшего короля*.

Мать Стюарта согласилась сшить новые шторы на все окна в доме, чтобы старая дева давала ей уроки игры на пианино. Вскоре она бойко играла для сына и обитательниц пансиона знакомые с детства баллады и современные песенки, которым научилась от женщин на фабрике.

Но музыкальные вечера внезапно прекратились, когда мать застали в объятиях очередного любовника. Им пришлось переехать в совершенно ужасное место. Любовник исчез; мать часто плакала. А когда мальчик обнимал ее и спрашивал, почему она плачет, мать дрожащим голосом отвечала, что тоскует по пианино.

Парадная дверь была закрыта, и Стюарт прошел через незапертую дверь служебного входа. В людской играла музыка. Стюарт медлил, не решаясь войти. На минуту закрыл глаза. Лишь бы она была там!