года он начал выглядеть таким старым. Мгновенно стала очевидна истинная причина верности этого человека своим убеждениям. Мгновенно стало кристально ясно его лицемерие — не ожидать ничего, сказал он, и вот он уже модифицировал собственную жизнь на основе того, что может произойти: МакКриди, в поисках места в царстве богов, надел на себя возраст без сожаления или боязни. Неужели он позабыл, что, без защитного экрана против болезней, просто умрет естественной смертью в неестественный период времени? Я не стал спрашивать. Его мечты стали его реальностью, и я не мог не вспомнить обращенные ко мне прощальные слова Жозефины.
МакКриди посмотрел на меня, я поглядел на него. Потом я вышел из офиса, не сказав ни слова.
Вскоре начались изменения. Вслед за начальным сообщением о легком увеличении охвата их голов, быстро последовал странный рост структур обоих объектов. Их головы увеличились почти вдвое от их первоначального размера, причем увеличился не только мозг, но и количество жидкости, в которую мозг был погружен. Глаза впали, стали крошечными. Руки Мартина удлинились, пальцы вытянулись, словно усики, стали гибкими и подвижными, и, двигаясь почти непрерывно, прикасались ко всему, что встречали.
Он стал выше, и начал ходить преувеличенно согнувшись. И опять обнаружил Ивонн.
Ивонн тоже изменилась, но иначе. Она вся заплыла жиром и стала огромным холмом плоти. Ее руки, в отличие от Мартина, сократились, и казались выступами из ее жирного торса. Волосы выпали, огромный сияющий купол головы непрерывно трясся. Она сидела на кровати, слегка опираясь на подушки, так, чтобы ее крошечные глаза могли видеть монитор. Мартин кормил ее и заботился о ней, покрывая ее одеялами, потому что она не могла ничего одеть.
Один из элементов их сексуальной способности восстановился; было исключительно отвратительно смотреть на возобновление их совместной жизни и супружеских отношений, но было в этом и какое-то очарование. Мы молча наблюдали за всем этим, в замешательстве, и не стали делать немедленных выводов.
— Мы видим начало метаморфозы, — наконец сказал МакКриди, погруженный в свои мечты. Дни шли, внешность объектов становилось все более странной, их половые сношения участились и стали еще более непостижимыми. Мы все начали спрашивать себя, что же будет в конце?
Мониторы наполняли наши файлы информацией, которая все росла, уровни химических элементов в крови колебались, происходили беспрецедентные гормональные изменения, части тела перестраивали себя.
2-го февраля 2002 года, ровно через семь лет после начала эксперимента, Мартин и Ивонн совокупились в последний раз, причем Ивонн вообще не двигалась и едва не стекла на пол под весом мужа. Ее большая голова повернулась, посмотрела на монитор, потом повернулась обратно и посмотрела в потолок. Мартин соскользнул с нее и сел на пол рядом с ней, глядя вдаль. Они начали дрожать.
Неистовая дрожь, трясшая все их тела, продолжалась весь день.
МакКриди глядел на все это блестящими глазами, полными энтузиазма.
— Это происходит, — сказал он. — Могут потребоваться дни, но изменение происходит, последняя фаза метаморфозы.
Он писал обширные заметки, а тряска продолжалась, постоянный мышечный спазм всех их тел.
Через несколько часов сердцебиение начало замедляться, электрический сигнал от их мозгов начал слабеть. Вечером сердца остановились, как и мозговая активность.
Мониторы замолчали, все, за исключением одной маленькой красной панели, на которой появились черные слова на красном фоне: «Объекты мертвы».
Мы вошли в среду и подошли к телам. Какое-то время МакКриди молча глядел на трупы, потом покачал головой.
— Я не верю в это — наконец сказал он, тщательно выбирая слова. — Продолжайте измерять активность мозга… быть может скорость метаболизма уменьшилась до феноменально низкого уровня. Не исключено, что мы видим некоторый анабиоз перед главным изменением.
— Рей… — возразил я, — не будет никаких изменений. Объекты мертвы. Совершенно мертвы.
— Глупости, — рявкнул МакКриди. — Если мы займем такую позицию на этой стадии, это приведет к катастрофе. — Он начал проверять тела, вероятно забыв в о том, что может соприкоснуться с инфекцией и заразиться.
Я вышел из среды и какое-то время сидел среди молчаливых техников, которые наблюдал за МакКриди через мониторы. Я чувствовал спокойствие и пустоту среды. Я поглядел на белые стены, педантично вычищенное оборудование и скамьи. Атмосфера была мрачной и тяжелой. Один из углов занимали аккуратно уложенные распечатки, содержащие последние пятьдесят лет жизни объектов; глядя на эту груда информации, я осознал, что в этом обширном собрании нет ни одной строчки о чувствах или сознании. Даже листы бумаги, на которых были записаны последние мгновения жизни Мартина и Ивонн, являлись стерильно-пустыми отчетами об уменьшении физиологической активности, тока крови и альфа волн; не было ни намека на то, о чем они думали и что чувствовали, когда смерть развернула над ними защитные крылья.
Мы интересовались двумя жизнями и изучали все, кроме самой жизни. Мы только напрасно потратили время. В конце наше внимание привлекло странное гормональное изменение, которое повлияло на физический облик наших объектов, и мы погрузились в химические формулы и физические законы, не обращая внимания ни на что другое. Возможно, неизбежность такого завершения должна была стать моим оправданием, но я чувствовал глубокое чувство вины и ушел из института с сильным ощущением провала.
Я вернулся через пять дней, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки. Зайдя в лабораторию, я с удивлением увидел, что все приборы работают, хотя в ней не было ни одного человека.
Обычно запечатанная дверь в среду была открыта и я громко позвал. В воздухе висел странных запах.
— Кто там?
Это был голос МакКриди. Я подошел к экрану монитора и посмотрел на него. Он тоже глядел на камеру, очевидно не видя меня.
— Кто это? Это вы, Липман?
— Да.
— Вы же не могли видеть насквозь, а? Хорошо… Не могу сказать, что я порицаю вас. Но я так легко не сдаюсь.
Он повернулся к объектам, которые находились в стадии разложения. Тело Ивонн совершенно феноменально расплавилось и раздулось, перекосившиеся кости торчали из натянувшейся кожи.
— Что-то произойдет, — крикнул он. — Это самое необычное разложение, которое я когда-нибудь видел.
Он закатал рукава, толстая зеленая слизь покрывала его руки; он копался в раздутых внутренностях мертвой женщины, и тело, казалось, корчилось при его прикосновениях.
Я
