могут заработать на жизнь, делая то, что им интересно.
— Я… — тут я сбилась, подыскивая нужные слова, — я не хочу, чтобы моя жизнь вошла в колею так быстро. Это нормальная работа. Но не думаю, что смогу заниматься ею вечно.
Он сложил заявление и положил обратно в конверт.
— Это ваш выбор, но я хочу, чтобы вы были в нем уверены. Раз вам посчастливилось найти работу, которая у вас получается, на которой вас ценят, — не презирайте ее. Если дело в зарплате или соцпакете, давайте обсудим это. — Он вернул мне конверт. — Подождите до понедельника. Возьмите в пятницу отгул. Подумайте на выходных. Вы должны быть уверены.
— Я уверена, — поспешно сказала я.
— Очень уверены.
Я быстро покинула офис и принялась бродить по городу, чтобы в голове прояснилось. Был холодный вечер. Четверг. Столкнувшись с рассуждениями Майкла, я стала сомневаться в своем решении. Уговаривать себя бросить работу — это все равно что пытаться оправдать экстравагантную покупку, которая тебе не по карману. Он так ловко выбил у меня почву из-под ног всего-то за несколько минут.
В какой-то момент я зашла в Henri Bendel и зачем-то, поднявшись по винтовой лестнице, оказалась в отделе нижнего белья, где на полках лежали комплекты, ночнушки, бюстгальтеры, трусики. Теперь, когда я фактически стала безработной, я старалась не попадаться на глаза продавцам. Но все же остановилась, дивясь на эти инопланетные изысканные вещи, ряды тончайших тканей, ненормально разросшиеся кружева, бахрому, стеганую кожу. Я задумалась над их производственным процессом. Конечно, такую фривольную красоту могли сделать только лучшие мастера итальянских предгорий, которых кормили мягким сыром и цветочным медом.
Я потрогала лавандовый комплект в викторианском стиле и посмотрела на ярлычок. Сделано в Китае. Ну еще бы. Я посмотрела на нежно-голубой лифчик с колокольчиками. Сделано в Бангладеш. Набор трусиков. Сделано в Пакистане.
Куда бы ты ни пошел, ты не сбежишь от реалий этого мира.
В понедельник я вернулась в «Спектру».
К этому моменту солнце уже низко стояло над горизонтом. Я бродила бесцельно, нарезая круги по деловым кварталам и не выходя за их пределы, и никого не встречала, даже охранников Sentinel около культурных центров и других достопримечательностей. На самом деле я уже и не помнила, когда в последний раз видела охранника на посту. Они все ушли, что ли?
Я глубже зарылась в воротник пальто. Зубы у меня стучали. Я держала руки в карманах.
На другой стороне улицы виднелся Juicy Couture. Он уже перестал быть нетронутой шкатулкой, которую я видела и запечатлела для «Нью-Йоркского призрака». Стекло витрины было разбито, и я заметила, что этот магазин, как и Henri Bendel, тоже разграблен. Внутри был беспорядок, велюровые и махровые вещи разных цветов валялись на полу вперемешку, а сверху на них были накиданы солнечные очки, сумочки и чехлы для смартфонов. Я заглянула внутрь через дырку в стекле. Почти сразу я увидела продавщицу. Она лежала на полу. Вещи вокруг нее были все в засохшей крови. У нее был проломлен череп.
— Боже, — сказала я.
И тут я упала. Точнее, отступила назад, споткнулась о край тротуара и неуклюже приземлилась на копчик. Меня немедленно до кончика носа пронзила резкая боль. Какое-то время я не могла двигаться, просто оставалась одной ногой на тротуаре, другой — на проезжей части. Я почувствовала в воздухе металлический запах крови. Поднесла руку к носу и убедилась, что кровь текла из него.
Ребенок внутри меня яростно заворочался.
И тут на меня снизошло озарение: нужно уходить. Не из этого места, не из центра города, а вообще из Нью-Йорка. Мне нужно покинуть Нью-Йорк. Сегодня. Сейчас.
Я обнаружила, что стою у тоннеля Линкольна, будто телепортировавшись туда.
Я робко вошла в туннель и пошла справа по проходу с металлическим ограждением. Но я отважилась пройти только несколько ярдов, самое большее — милю, а потом вернулась по своим следам. Тьма подавляла. Большинство лампочек перегорело, другие все еще мигали, освещая заброшенные машины. Я старалась не думать, что там внутри.
В раздражении я попыталась собрать волю в кулак и зайти в тоннель снова.
У въезда в тоннель всех приезжающих в город встречал щит с рекламой какой-то страховой компании, «Нью-Йоркская жизнь». На рекламе был изображен дедушка, обнимающий двух внуков. Надпись гласила: «Мы знаем, для чего вы живете».
В этот момент я заметила вдалеке на улице одинокое такси. Оно ехало очень медленно, как около школы, и виляло с одной полосы на другую. Весь этот день был так похож на сон, так наполнен знаками, что я подумала, что у меня начались галлюцинации.
Однако я подняла руку, чтобы тормознуть его.
Чудесным образом такси вроде как остановилось. Я заглянула внутрь.
— Эдди?
Он не смотрел на меня. Он продолжал глядеть вперед. Машина ехала со скоростью улитки. Я открыла дверцу водителя — до меня донесся сильный запах пота, — дотянулась до ручного тормоза и остановила машину.
— Эдди, — снова сказала я. Это был он, я уверена, хотя в прошлый раз у него было не такое изможденное лицо. Маски на нем не было. Я тронула его за плечо, но он не отреагировал, просто бессмысленно смотрел перед собой. Его нога все еще жала на педаль газа. Я уже достаточно повидала зараженных, чтобы знать, как они выглядят.
Так что, может быть, это оправдывает то, что я вытащила Эдди из его собственного такси, из его собственной жизни. Он не сопротивлялся.
Я забралась в старый, трясущийся «форд» и уехала.
Вот подлинная история того, как я покинула Нью-Йорк.
И тем не менее. Может быть, есть и другая история, не менее подлинная. Может быть, он тоже хотел уехать из города, как и я. Может быть, несмотря на слабость, он остановился, чтобы помочь мне, помочь знакомой, которую узнал на тротуаре. А я по ошибке сочла его зараженным. Возможно. Я не уверена. Я была не очень внимательна тогда. Я думала только о себе. И я попала туда, куда мне надо было попасть.
25
Пора.
Я вылезаю из постели. Начинаю снимать фланелевую пижаму, но останавливаюсь. Если меня поймают в уличной одежде, все сразу станет понятно. Так что я просто набрасываю парку Marmot. Я просто вышла прогуляться. Потому что волнуюсь и не могу спать. Ведь все знают, как плохо беременность влияет на сон.
Но кроссовки мне все-таки приходится надеть. Пол холодный.
Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую пульс в кончиках пальцев: тук, тук. Луна ворочается во мне, неожиданно резвая этим утром. Ее движения похожи
