свете виднеются лодки туземцев. Над низкими рыбацкими каноэ высится парусный тримаран. Рогожа паруса свёрнута змеёй вокруг бамбуковой мачты.
Иван не в силах произнести ни звука. Лишь пальцем указывает в сторону лодок. Аолла без слов понимает его. Белый господин всегда знает, что надо делать. А что лучше для господина, то лучше и для всех.
Стоя на одной ноге, действуя одной рукой, Иван сталкивает тримаран с мели. Он падает в воду и вода вперемешку с песком забивает его нос и рот. Аолла помогает ему подняться.
С большим трудом они взбираются на тримаран. Проходит много времени пока лёжа на корме Ивану удается, как следует оттолкнуться от берега. Аолла разворачивает парус, и лёгкий ветерок наполняет его. Иван улыбается ветру.
— Дасса Амуда, — произносит он, указывая на путеводную звезду на небе.
Аолла понимает его — бывают такие моменты, когда между людьми совсем не нужно слов. Девушка подтягивает канаты паруса так, чтобы нос тримарана поравнялся со звездой и берет в руки рулевое весло. Рыбная ловля в племени дело молодых, да и девушки рыбачат с детства.
Шелестят волны, забрасывая лёгкую пену на борт. Иван лежит на коме и смотрит в звёздное небо. Удивительно, но лишь теперь он замечает, что в этой части мира ночное небо всегда чистое и звёздное.
Звезда горит ярко, и тримаран уверенно режет волну. Иван доверяется этой не по возрасту сильной аборигенке и наконец, закрывает глаза. Ветер надувает парус, и в израненном Ивановом теле растёт уверенность, что всё худшее уже позади, и с этого самого момента всё будет только лучше.
Эпилог
Чёрная точка растворялась в дымке над водой. Она стала сперва бледно-серой, а после молочно-лиловой и едва различимой на горизонте.
Иван продолжал выжидающе вглядываться, хотя уже отлично понимал, рыбацкая шхуна, так неосмотрительно приблизившаяся к его острову, теперь подхваченная попутным зюйдом, вот уже несколько минут, как уверенно держит курс в противоположную сторону, к берегам Бангладеш.
Облегчённо выдохнув, Иван снял палец со спуска. Постучал костяшками по глиняному брустверу, осмотрел бревенчатый сруб, скрепленный бамбуковыми чопами, проверил на наличие влаги и грибка. Всё идеально сухо. За пять лет конструкция ничуть не утратила своей монолитности. Лишь приобрела. Просмаливаемые каждый год в несколько слоёв брёвна теперь выглядели точно каменные. Прочная сухая крыша, крепкие стены, ни единой щели. Под ногами выложенное обожжённой глиной с кокосовой пенькой углубление для ящиков с боекомплектом. Превосходный береговой дот, способный простоять лет пятьдесят, не меньше. Сентинельцы обзавидовались бы такой охране своей территории. Защите собственного маленького мирка.
Иван убрал из бойниц воронёные стволы, бойницы же плотно законопатил деревянными лючками. Оглядел пушки. Все в идеальном состоянии. Механизмы каждой недавно перебраны, смазаны и отлажены как часы. Всё уложил в чистые, сухие ящики. «Храни порядок, и порядок сохранит тебя» — флотская поговорка. А оружие любит порядок.
— Идём, дружище, — миролюбиво произнёс Иван. — Пора к обеду.
Он поскреб колючую кошачью холку. Бисмарк прижался к бедру и доверительно приподнял морду, подставляя подбородок под руку хозяина.
Они вышли из укрытия. Иван поднял с земли вязанку рыбы — их сегодняшний общий улов — и направился по тропинке. Бисмарк потрусил следом.
Когда оба подошли к калитке, Иван пальцем пригрозил Бисмарку.
— Не говори лишнего, — с нарочитой строгостью сказал он коту. — Мы ничего не видели. Мы просто задержались на рыбалке.
Они вошли на полянку и из хижины на встречу им вышла улыбающаяся Аолла с трёхлетним ребёнком на руках. Мальчик тянул к Ивану свои пухлые ручонки цвета капучино и заливисто смеялся.
— Папа Ван, — лепетал он вперемешку с жизнерадостным смехом.
Иван поднял вверх связку с рыбой, показывая знатный улов, и тоже рассмеялся в ответ.
— В следующий раз возьму Риши с собой. Пора делать из него помощника, — сказал он.
Аолла понимающе кивнула и положила ладонь на свой явно выпирающий животик. Ярко-голубые глаза мальчугана горели радостью и весельем.
Глядя на сына, Иван в полной мере испытывал настоящее человеческое счастье.
Больше в его маленьком уютном мирке впредь никогда не поселится беда. Он не допустит. И пусть цивилизация идёт своим путём, лишь бы подальше от его нового дома. Главное, чтобы и ветры перемен, и тяжёлая поступь человечества обошли стороной их с Аоллой и Риши тихое пристанище, а они уж проживут и без цивилизации.
В один момент Ивану нестерпимо захотелось забыть всё, что с ним произошло тогда. Вычеркнуть из памяти и навсегда перевернуть горькую страницу жизни. Неужели чем цивилизованнее становится человек, тем больше ему хочется заглянуть в бездну?
В первый год от таких мыслей Ивана долго мутило, и мучили кошмары. Лишь когда он убедил себя в том, что всё что не делается в этом мире, всё делается к лучшему, ночные видения прекратились.
Сентинельцы более не беспокоили их своими прибытиями. Вероятно, туземцы ушли далеко на север Сентинела. Восприняли водяное извержение как недобрый знак духов или предостережение к чему-то худшему. А может, решили, что высшие силы покарали этих, живущих внутри «каменного мешка» белых шаманов за их странные деяния. Как бы то ни было, на месте стойбища теперь чернели ямы от погасших костров и остовы от разобранных хижин. Вся юго-западная часть подножия вулкана превратилась в образованную извержением непроходимую водяную сельву, и всякий раз приближаясь к бухте на тримаране, Иван более не опасался быть пленённым дикими аборигенами.
С моря затопленный вулкан выглядел потрясающе. Его нельзя было назвать ни озером, ни горой. Он напоминал огромную переполненную чашу, из которой со всех сторон струятся нескончаемые потоки, образовывая под собой бесчисленное количество мелких озерков и заводей. Издалека это казалось так, словно громадный осьминог, разлёгшийся на вершине кратера, обвивает вулкан своими многочисленными светло-голубыми щупальцами. При этом щупальца эти живые. Они шевелятся, искрятся на солнце днём и переливаются серебром при лунном свете.
В тот памятный день вода выплюнула наружу много чего, некогда принадлежавшего Виртукону. Части мебели, кровельное железо, деревянные балки перекрытий. Книги, части медицинского оборудования, кухонную и бытовую утварь. У подножия вулкана в образовавшихся болотцах плавали изодранные матрацы, исковерканные оконные рамы, узлы и детали, изуродованные картины, ковры, одежда и обувь. Каждый день в течение месяца Иван перевозил всё это к себе на остров. Из четырёх бочек из-под масла он соорудил «баржу» — дощатую платформу — и, прикрепив её жёстким бамбуковым фаркопом к корме тримарана, переправлял на ней всю громоздкую поклажу. Кровлю, балки и прочие плавучие штуковины он сплавлял, привязав их канатами позади «баржи». Всё что не
