как и утверждал Феллоуз. Невозможно оторвать взгляд от этой потрясающей белой скалы, из мраморных складок которой проступают лица и складываются потом в другие формы.
Странно думать, что у Феллоуза есть дом кроме Клеверпойнта. И все же скалы соответствуют его характеру – непоколебимому, серьезному, высеченному из английского камня. В небе парит сокол. Рум представляет себе маленького Круикшанка в шортах, скачущего по зеленому полю. Он наконец-то понимает всю глубину тоски Феллоуза и почему тот не мог подобрать слов, чтобы сказать об этих скалах, этой сторожевой башне, о море.
Еще один день, еще одна гавань. Пока они стоят в Бассен-дю-Паради, Рум думает о том, как далеко он зашел. Речь не только о расстоянии, которое он преодолел за последние шесть дней, от Клеверпойнта до Кале, но и о том, что он преодолел за последние шестьдесят лет. Он пишет мысленную биографию, в которой есть такие строки: Он был необычен для человека своего времени. Он путешествовал больше, чем большинство. Он видел величайшие чудеса света. Он был: мальчиком, клерком, сепаем, управляющим. А теперь? Лодка приближается к причалу, где его не встречает никто – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, и Руму приходит в голову – не в первый раз, но остро, как никогда, – что он поставил себя в опасное положение. Люди на пристани говорят на французском и фламандском, и все это – пудинг для его ушей. Он чувствует нарастание старой паники, когда сходит с трапа, крепко сжимая ручку своего маленького саквояжа. Паники, но и восхищения. Элегантный город не похож ни на один из виденных им в Англии. Здания и дома разной высоты, потрепанные временем, но величественные. Он присматривается к латунной табличке на причале, французские слова неразборчивы, кроме Roi… Louis XVIII … pied … 1792. Вероятно, именно здесь король впервые коснулся земли своей королевской ногой после возвращения из изгнания – Наполеон, оставленный гнить на Корсике. Рум вдыхает соленый воздух, как, должно быть, это сделал и король, и вливается в поток, направляющийся к таможне.
Лондон, Англия, 1859
Человек переступает порог восточного хранилища дома Ост-Индской компании. Он дрожит под шерстяной накидкой, ветер насквозь пронизывает его хлопчатобумажный камиз. Большая часть Ост-Индского дома кажется ему безвкусной и обыденной, с мрачными кабинетами и повсюду кишащими прищуренными клерками. Восточное хранилище – приятный контраст. Он рассматривает высокий куполообразный потолок, ослепительные оттенки лазури и золота. По центру висит картина, на которой чернокожая женщина с обнаженной грудью предлагает блюдо жемчуга белой женщине в тоге. Мужчина изучает картину так долго, что у него затекает шея.
Он переводит взгляд на стену, где на полках аккуратно расставлены книги Типу Султана. Мужчина проводит кончиками пальцев по корешкам, вдыхая их кожу и пыль – запахи, которые он раньше считал священными.
У секретаря он просит несколько книг, которых нет на этих полках и которые находятся в хранилище. Их кладут перед ним на стол: «Журнал снов Типу Султана», трактат по написанию писем и несколько личных Коранов Типу. Он прикасается к первой испещренной пятнами странице журнала снов, рассеянно ища свое имя в оглавлении, но не находит его. Это небольшое, но предсказуемое разочарование. В конце концов, у Типу было двенадцать сыновей. Он, Гулам Мухаммед, примечателен лишь тем, что последний остался в живых.
Он листает страницы в середине журнала снов, откровенность и уязвимость которого пугают его. Он никогда не знал эту версию своего отца. (Говорящие коровы? Большегрудые мужчины?) Он представляет себе торговца, который копается в секретах его отца и смеется. Его лицо разгорается гневом и стыдом. Он захлопывает журнал.
Он должен успокоиться. Через несколько часов ему предстоит встреча с королевой Англии, на которой он будет ходатайствовать об увеличении ежемесячного пособия для своего клана. Он хочет проявить достоинство, а не вызвать жалость к себе, от имени сотен потомков, живущих в вынужденной изоляции в малярийных пригородах Калькутты.
Для храбрости он обращается к хорошо знакомому ему Корану, который много раз видел в руках отца. Кожа теплого красновато-коричневого оттенка. По краю распускаются позолоченные виноградные лозы, обрамляющие узоры и завитки насталика. Сверху написано: Правление, данное Богом. В нижней части: Аллах достаточен. Вдоль корешка: Никому нельзя прикасаться, кроме очищенных.
Последнее предложение заставляет его задуматься. Может ли принц, живущий на пенсию от англичан, быть чистым? Его отец сказал бы, что нет. Лучше прожить два дня тигром, чем двести дней овцой, говорил он.
В детстве Гулам Мухаммед спросил мать:
– Кто я – тигр или овца?
Он никогда не забудет ее ответ, четкий и твердый:
– Ты мальчик.
* * *
Клерк уже провожает его к выходу, когда он замечает Тигра Типу, скрючившегося в тени в соседней комнате. Клерк ждет, пока он медленно обходит его, заглядывая вовнутрь, рассматривая на дырки в плечах, где как ножи вонзились резцы тигра. Он улыбается, он снова мальчик. Он вспоминает европейца, играющего на клавишах. И был кто-то еще, да ведь? Да, резчик по дереву, работающий с невозмутимой сосредоточенностью, как будто от поворота рукоятки зависело вращение всей Земли.
Гулам Мухаммед кладет руку на поверхность между тигриными ушами. Он пропускает это ощущение сквозь себя: прикосновение к дереву, которое когда-то росло в Майсуре и давало тень людям, что ныне уже мертвы. Два места, два времени вибрируют у него внутри.
Позади него кто-то шевелится. Он поворачивается, почти ожидая увидеть своего отца, стоящего с рукой на патке и абсолютно сосредоточенного.
Но это всего лишь клерк, чье суровое присутствие заставляет Гулама Мухаммеда убрать руку.
Он думал, что ему будет больно расставаться с вещами отца. Но когда из темной комнаты он выходит через двойные двери наружу, свет приносит ему облегчение.
От автора
Механизм в центре этого романа – Тигр Типу – был заказан Типу Султаном в конце XVIII века. В реальности изготовители механизма неизвестны, но стиль резьбы с внешней стороны и механика внутреннего устройства позволяют предположить сотрудничество между майсурскими и французскими мастерами. Я позволила себе большую вольность, представляя себе этих мастеров и путешествие механизма.
Работы историков Мохиббулы Хасана и Мира Хусейна Али Хана Кирмани сыграли решающую роль в моем описании Майсура конца XVIII века. Я также держала под рукой следующие книги: «Тигры Типу» Сьюзен Строндж, «Исторические очерки юга Индии» Марка Уилкса, «Старые ост-индийцы» Э. Кебла Чаттертона, «Капитан корабля: жизнь и приключения Роберта Уильяма Иствика» Роберта Уильяма Иствика и «Строберри Хилл и Хорас Уолпол» Джона Иддона.
В трех случаях я включила в роман слова других писателей и хотела бы привести их здесь.
