class="p1">— Я жду, Сони…
Страх уже клокотал в горле, готовый вырваться хрипом загнанной жертвы. Но в тоже время необъяснимые ощущения овладевали ею, бросая Сони то в жар, то в холод. Она пыталась сопротивляться, но Камал так умело пригвоздил ее к кровати, что она не была в состоянии шевелиться, даже дыхание давалось ей с трудом, отчего казалось прерывистым и с хрипотцой.
Слегка приподнявшись, он взглянул ей в лицо, но дурман пеленой осел на глаза, затуманивая взор. Обострилось осязание. Вся видимость померкла перед его глазами. Он лишь мог чувствовать. Ощущать тело желанной женщины, подмятой под себя. Подушечки пальцев покалывали. И лишь касаясь ее, он снимал эту боль с пальцев, что разбегалась мурашками по всему телу. Пронзала его насквозь электрическими разрядами.
— Сони??? — прохрипел Камал, не скрывая своего дикого желания.
Не в силах смотреть на него, она отвела взгляд, но Камал свободной рукой взял за подбородок и, повернув к себе, прильнул к ее распухшим губам, которые она искусала, пытаясь подавить слезы и всхлипывания. Лаская губы, он старался раздвинуть преграду ее зубов, предвкушая сладкое погружение в глубины сочного рта, предвещающие наслаждение. Но прочный барьер был непроницаем, Сони плотно сжала зубы, не впуская и не отвечая на его ласку.
Поцелуй за поцелуем он ласкал ее лицо, шею и остановился у мочки уха. Он знал, что эта чувственная ласка, которая сильно заводила ее, возбуждая и заставляя извиваться всем телом. Просунув руку под свободную футболку, он с наслаждением ощутил ее свободную от лифчика грудь. Прильнув к мочке уха, он нежно ласкал и теребил розовый бутон соска, затвердевшего под его рукой.
Тело отзывалось на его ласку. И он зарычал от удовольствия.
Слезы горечи брызнули из глаз Сони. Искусав губы до крови, она срывающимся голосом произнесла:
— Я возненавижу тебя, если ты сделаешь это… прекрати мучить меня… остановись …
— Это не ответ… а я все еще его жду… — не отрываясь и продолжая ласкать ее, томно прошептал Камал, — ты такая сладкая… меня выводит из себя одна только мысль, что ты даришь другим этот сок наслаждения…
Лаская ей груди и живот, он плавно опускался ниже к застежке обтягивающих джинсов. Наконец, нащупав ее, он с медленной, чувственной лаской расстегнул и погладил упругий торс, впиваясь в ее губы со вздохом в страстном поцелуе.
Слезы безнадежности катились по лицу Сони, не принося облегчения, а лишь наоборот, возродили в памяти кошмарную ночь, которую она так и не забыла за все эти годы. Она ощутила наяву мерзкие прикосновения грубых лап, самодовольно ухмыляющееся лицо Гарика, склонившегося над ней…
Панический ужас охватил ее до самых корней волос, и Сони дико вскрикнула не в силах больше сопротивляться:
— Не-е-ет!!! Пощади меня! Ради Бога, пощади…
Словно удар хлыста, остановил его этот душераздирающий крик.
Он приподнялся и взглянул на Сони: склонив голову на бок, она теребила губы, истерзанные до боли и крови, пелена слез застилала глаза Сони, разливаясь ручьем по подушке. На нее больно было смотреть, словно крик раненой птицы, вырвался из груди Сони стон в последней, отчаянной попытке выживания. Этот крик будто отхлестал Камала по щекам и привел его в чувство.
— Пощади… — жалобно повторила она, захлебываясь в слезах, но все же с большим усилием сдерживая себя от плача навзрыд, — умоляю… пощади…
Ослабив хватку, он отпустил ее запястья, после чего Сони закрыла лицо руками и тихо зарыдала, свернувшись калачиком.
Тяжело дыша, Камал в недоумении глядел на дело своих рук, в ужасе ощущая, до чего довел он Сони в порыве ненависти и похоти. Все чуть было не закончилось трагически. Но, вовремя опомнившись, он прекратил притязания, остановился. И это далось ему нелегко. Он чуть было… не совершил очередную глупость…
Быстро встав и отстранившись, намереваясь удалиться, он вдруг остановился, и, повернувшись к тихо всхлипывающей Сони, злобно бросил, озлобившись больше на себя, чем на нее:
— Я бы мог без труда овладеть тобой сейчас… если захотел бы, но…
«Но я не хочу, чтобы это произошло вот таким образом», — пронеслась в его голове мысль, однако вместо этого он процедил следующее:
— Но не хочу мараться, после всей швали, пред которой ты стелилась, как подстилка.
Хлопнув дверью, он быстро зашагал, даже не потрудившись извиниться за содеянное…
Глава 19 — «Раскаяние»
Оставив Сони рыдающей, Камал чувствовал угрызение совести, разрываясь между двух огней. Ему страстно хотелось прижаться к ней, вымаливая прощение, раскаиваясь за свою несдержанность и грубость. Однако, также сильно, им овладевали чувства жгучей ревности и неимоверной злобы, ввергающие его в пучину злодеянии и жестокости.
Вихрем влетев в гостиную и чуть не оторвав дверцу буфета, где хранились спиртные напитки, он схватил бутылку коньяка и залпом опустошил ее содержимое до середины прямо из горлышка. Жгучая жидкость горячей волной вливалась и распространялась обжигающей слабостью во всем теле. Опьяняющий огонь спиртного не ввергнул его в глубины забытья, он лишь отрезвил его своим холодным прозрением, раскрывая глаза на суть происшествия.
Он пригубил еще пламенной жидкости и в бешенстве швырнул бутылку об стенку. Та разлетелась на мелкие кусочки, но даже это не принесло успокоения его ошалевшим нервам. И тем более болезненному стояку, что требовал разрядки. Тогда он с диким хрипом замахнулся кулаком, намереваясь прошибить неприступную стену, но расшиб лишь костяшки пальцев, в которых раненые места побелели, и просочилась кровь. Но даже тогда душевная боль все еще заглушала телесные раны и продолжала терзать сердце. Прислонившись к стене спиной, Камал плавно сполз на холодный паркет, который также не мог охладить его пыл и принести облегчения. Склонив голову на ладони, он тихо пробурчал себе под нос:
— Что же ты вытворяешь, братан?!
Мозг машинально заработал и подсознание, как в старом немом кино, вырисовывало отдельные эпизоды неразборчиво и мутно, словно с годами истершаяся пленка. Неясные отрывки мелькали и исчезали, и невозможно было понять, что это за явление, не говоря уже о том, чтобы воссоединить их в одно целое для получения осмысленного понятия…
… вот ясно отделился от мутного тумана образ Гарика с перекошенным лицом, и диким ревом размахивающего плетью требуя от Сони повиновения:
«Проси пощады, — визжал он, — пощады…»
Камала охватил озноб при воспоминании о надменном виде жены, строптиво вздернутом подбородке и гневных глазах, полных ненависти.
Страх? Нет! Он не заметил даже искорки страха в ее взгляде. Она храбро, с высокомерием, выносила все истязания своего мучителя, и, не покорившись ему, с презрением глядела на него.
Боже!
Ну зачем такое бахвальство,
