Рост, вес, цвет глаз — все совпадает.
Девочка в грязной красной куртке и в двух парах длинных штанов под юбкой, возможно, Янника Педерсен, которую они ищут.
Гренс с силой жмет на кнопку «стоп». Коллеги сердито смотрят на него, но ему совершенно наплевать на их вопросительные физиономии и укоризненные глаза. Он жмет на кнопку подвального этажа, молча, ни на кого не глядя, выходит из лифта.
Он снова ощущает реальность, энергию, силу.
Через пятнадцать минут все кончится.
Она по-прежнему сидит, глядя прямо перед собой, но знает, что церковь пуста. Уже некоторое время пуста. Нет ни мужчины, ни женщины, которые здесь работают и пытались накормить ее и поговорить с ней, она не видит их, не слышит, кругом тишина. Она сидит здесь уже много часов, похоже, уже вечер, за большими витражными окнами темно. Она тянется за бутербродом на скамье, пьет сладкий сок.
Теперь она знает. Она поступила правильно.
Встает, пора возвращаться.
Эверт Гренс ждет на лестнице у Клара-Вестра-Чюркугатан, когда Свен Сундквист выходит из машины. Они не разговаривают, спеша по темному церковному двору, в этом нет нужды, сейчас все кончится. Холодно, и те, что стоят возле могил и продают ночное «утешение», мерзнут, несмотря на пальто и две пары перчаток. Они видят полицейских всего в нескольких метрах от себя, но не прячутся, знают, что никто не ловит мелких торговцев героином в такую канальскую погоду. Дверь в Малую церковь открыта, полицейские здороваются с церковным сторожем, который сидит на стуле у окна, и смотрят на Сильвию. Она встает из-за письменного стола, в толстой куртке и большом шарфе.
— Отопление. Не работает.
Гренс считает стеариновые свечи, восемнадцать штук в маленькой комнате, единственный обогрев.
— Ты звонила.
Сильвия подходит к блюдцу с тремя белыми свечами потолще, греет над ними руки.
— Я не уверена. Но возможно, это она.
Она смотрит на сторожа, потом в окно, в темноту вокруг большой церкви.
— Джордж приметил ее с утра. Я сама заходила туда за день семь раз. Пыталась до нее достучаться. Не вышло.
Она опускает руки к самому огню, худые пальцы совсем красные.
— Она истощена. От нее пахнет. Она давно живет на улице. Опознать ее я не могу. Она никогда не бывала здесь. И все же, судя по фотографиям, которые я видела, и по рассказам Миллера, который описал, как она сейчас выглядит, девочка, похоже, та самая.
Янника встает с жесткой деревянной скамьи. Все тело ноет, ноги, спина — она не двигалась с самого утра. Выходит в центральный проход, направляется к двери, которая называется северным притвором и расположена на длинной стороне церковного здания. Она снова чувствует руки, они трогают ее, она замирает, ей не скрыться от них, снова ее охватывает страх, она готова лечь на каменный пол церкви, но вдруг понимает, что это ни к чему.
Они не достанут ее, больше не достанут.
Она открывает дверь. Холодно, и она чуточку зябнет.
Следом за сестрой милосердия и церковным сторожем Гренс и Сундквист входят в массивную дверь главного церковного притвора. Огромное помещение встречает их тишиной и тонкими стеариновыми свечами, которые прихожане покупают по пять крон за штуку и втыкают в металлическое кольцо, слабые огоньки трепещут на сквозняке.
Никого, вообще никого, ряды скамей пусты.
— Она сидела здесь с самого утра. — Рука Сильвии указывает в глубину пустой церкви. — Второй ряд, ближе к середине.
Эверт Гренс смотрит туда.
— Когда ты ее видела?
— Когда заходила сюда прошлый раз. Минут тридцать назад. Как раз перед тем, как позвонила.
Они осматривают каждый ряд скамей в огромном зале.
Выходят через разные притворы, идут вокруг церкви — никого, только ветер.
Осматривают проход возле алтаря, отпирают калитку, ведущую к церковной кафедре, поднимают стулья на хорах.
Ее нет.
Янника пересекает большую лужайку, она мерзнет, вспоминает, что вот так же было, когда она маленькой девочкой ходила с родителями на могилу бабушки. Видит неподалеку торговцев наркотой, слышит их оклики, но молчит, не оборачивается. Спускается по лестнице на Клара-Вестра-Чюркугатан, снова чувствует руки на груди, на бедрах, сильные руки, их не оттолкнуть, мамины руки. Она дрожит, ей страшно, но не так, как прежде, она знает, что можно идти дальше.
Канализационный колодец посреди улицы, неподалеку от ворот большого гаража.
В ее красной куртке спереди есть большой карман, где лежит длинный металлический прут, который она позаимствовала из рюкзака Лео. Она просовывает его в щель между крышкой и асфальтом, острый крюк цепляет тяжелую крышку, и она поднимает ее, как учил Лео, одним сильным рывком.
Мама нашла ее. Мама узнала, что она живет внизу.
Может, Янника уже тогда знала.
Она ждала ее на том месте, которое предложила мама. Смотреть на нее было трудно, она предпочла смотреть на рождественские звезды в окнах многоквартирных домов, такие красивые, свет смотрится очень красиво, когда темно. Потом они вместе спустились через колодец на углу Арбетаргатан и Мариебергсгатан. Два с половиной года прошло, а голос у мамы все тот же, дыхание все то же и руки те же, они потянулись к Яннике.
Именно это и напугало Яннику.
Именно это заставило Яннику снова и снова пырять ее ножом, до полного изнеможения.
Янника не плакала, задним числом даже обрадовалась, только смотрела на нее, а когда Лео вытащил ее в туннель, вдруг подбежала и стала плевать на нее, снова и снова.
Она улыбается, все это было давно, она медленно спускается в колодец, узкие металлические ступеньки скользят, и она крепко цепляется за них, знает, что внизу ей предстоит проделать долгий путь до Фридхемсплан, она вернется домой, к Лео, и, может быть, может быть, когда-нибудь выяснит, где живет отец, может быть, навестит его.
От авторов
Все неправдоподобное в этой истории — чистая правда.
Все правдоподобное — вымысел.
Правда, что четырнадцатилетняя девочка долгое время жила с пожилым мужчиной в туннелях под Фридхемсплан.
Правда, что одиннадцать женщин разного возраста жили вместе в туннелях под Фридхемсплан.
Правда, что сорок три румынских ребенка в сине-желтых комбинезонах были брошены в центре Стокгольма, убежденные, что находятся в Шотландии.
Правда и то, что растет число молодых женщин, бегущих от реальности. Правда, что общество сваливает ответственность за трудных молодых людей на дельцов, которые, выкупая у общества права на опеку, здорово на этом наживаются. Правда, что, как никогда, много шведских девушек и женщин продают себя, чтобы выжить.
