застучал в дверь. Стук этот, очевидно, нервировал Алтая, потому что пес подошел поближе и снова залаял. Теперь, впрочем, он лаял не на незваных гостей, а на саму избушку, как будто тоже чувствовал, что там творится что-то неладное.
– Глеб Захарович, – крикнул Волин, – откройте! Мы знаем, что вы дома!
Старший следователь продолжал барабанить в дверь, пес лаял, все вместе создавало крайне неприятную какофонию. И хозяин зимовья все-таки не выдержал. В доме снова загорелся свет, спустя некоторое время послышался лязг засова, дверь распахнулась, и на пороге возник Медвецкий. В правой руке у него было ружье, в левой – фонарь.
– Кто тут? – спросил он, вглядываясь в темноту, где маячили две фигуры, неясные очертания которых выхватывал из ночи электрический фонарь.
Варламов выступил вперед.
– Здравствуйте, Глеб Захарович, это я, Юра, Юра Варламов из МЧС, помните меня? Я тут пару недель назад к вам десантировался. Пожары здесь были, мы прыгали с самолета, меня и отдуло в вашу сторону.
– Ну, было такое, – неохотно признал охотник. – А теперь чего, снова отдуло?
– Да нет, мы тут по делам, – улыбнулся Варламов. – Если позволите, поговорим внутри?
Но Медвецкий почему-то не спешил пропускать их в дом, а все держал в темной воющей пустоте.
– Ты вот чего, – начал он медленно, как бы соображая, – тебя-то я видел. А вот кто твой товарищ – знать не знаю. Может, он лихой человек. Так что извини, в дом вас пустить не могу.
Варламов даже опешил от столь решительного заявления. Все попытки убедить хозяина дома, что друг его – такой же хороший, как и он сам, и даже еще лучше, ни к чему не привели. Охотник только упрямо бубнил, что не пустит к себе в дом никакого лихого человека. Разговор этот бессмысленный очень быстро надоел Волину, и он сказал, глядя прямо в лицо Медвецкому:
– Глеб Захарович, вы напрасно беспокоитесь. Я не лихой человек и не могу быть таковым. Позвольте представиться, старший следователь Следственного комитета Орест Волин.
При этих словах охотник вздрогнул и отступил на шаг. Волин воспользовался этим и, не дожидаясь приглашения, мимо хозяина напрямик шагнул в дом. То же самое, не обинуясь, проделал и Варламов.
Спустя полминуты они уже сидели в комнате, тускло освещенной слабой электрической лампочкой. Обстановка в комнате была самая простая: платяной шкаф, два грубо сколоченных топчана, застеленных полосатыми шерстяными одеялами, железная печка-буржуйка, деревянный стол, несколько табуреток, на окне – закрывающиеся изнутри ставни.
Хозяин повесил на стену свое видавшее виды ружье и теперь сидел за столом, скрестив руки на груди и пряча глаза под мохнатыми пегими бровями, гости расположились на топчане. Электрическое освещение выявило во внешности Медвецкого неожиданный дефект – под правым глазом его красовался здоровенный лиловеющий фингал.
– Дядя Костя не левша, случайно? – чуть слышно спросил Волин у Варламова.
Тот отрицательно покачал головой. Волин кивнул и внимательно посмотрел на хозяина дома, который по-прежнему старался не встречаться с гостями взглядом.
– Что это у вас под глазом? Подрались с кем-то?
– Ага, подрался, – буркнул охотник. – С топтыгиным на узкой дорожке столкнулся.
– А если серьезно?
– А если серьезно… – Медвецкий закряхтел. – Если серьезно, упал, о корень ударился. Или что, теперь и падать законом запрещено?
– Нет-нет, падайте, сколько хотите, – успокоил его старший следователь. И тут же, без паузы, задал новый вопрос: – А почему вы нам сразу не открыли?
Тут Медвецкий все-таки поднял на Волина глаза. В них стояла тяжелая неприязнь.
– Почему-почему… Спал – вот почему! – отрезал Глеб Захарович.
Волин недоверчиво покачал головой: прямо так в куртке и спал? Тот кивнул: замерз, да и накинул.
– Хорошая у вас куртка, – продолжал Волин. – Теплая, крепкая. Только вот обшлага у вас испачкались…
Охотник почему-то вздрогнул и убрал руки под стол, но тут же отвечал недовольно, что вокруг – тайга, а не благородное собрание, все время что-нибудь да запачкается. Вот только он не понимает, к чему все эти вопросы. Что, вообще говоря, случилось такого, что они к нему посреди ночи в дом ворвались? Допрашивают его… Зачем это, почему?
– У нас, Глеб Захарович, человек пропал, – начал старший следователь, терпеливо дослушав сварливый монолог хозяина дома. – Как раз в ваших местах. Несколько дней уже связаться с ним не можем. Мы подумали, что вы местный, все тут хорошо знаете. Может, видели кого-то пришлого или слышали о ком?
Медвецкий на минутку задумался, чесал в затылке, шевелил губами. Потом решительно объявил, что после того, как товарищ спасатель из МЧС уехал, никто из чужих тут больше не объявлялся.
– А из своих? – перебил его Волин.
Невинный этот вопрос произвел на охотника необыкновенное действие. Он побледнел, сглотнул, глаза его забегали по сторонам, брови насупились.
– Ну-ну, Глеб Захарович, – подбодрил его Волин. – Я же вижу, что вы сейчас в доме не один живете. При этом, как мне сказал Юрий Константинович, вы не женаты. Так кто из своих приезжал сюда в последние дни?
Охотник судорожно закусил ноготь на указательном пальце, отгрыз, судорожно сплюнул, посмотрел прямо на старшего следователя.
– Ну, приезжал, – сказал он грубовато. – Племянник мой приезжал. Из города, из Магадана.
– А зачем он приезжал?
– На охоту. Он ближе к лету всегда сюда охотиться ездит.
Волин кивнул: что ж, это понятно и законом не запрещено. Интересно, где он сейчас, этот племянник? Может, он что-нибудь слышал про чужака?
– Ничего он не слышал, – отвечал Медвецкий сурово. – А касаемо того, где он, так это не военная тайна – на охоту племяш пошел. На кабана.
Старший следователь удивился. Ночью пошел на охоту, а собаку не взял? Хозяин дома отвечал, что племяннику пес не нужен, у него тепловизор. По тепловизору и охотится.
– На кабана, значит, – задумчиво протянул Волин. – А не боится?
Старый охотник пожал плечами. Кабан, конечно, зверь серьезный, но племяш ведь тоже не указательным пальцем деланный. И на охоте, слава тебе господи, не первый раз. Ни кабана не испугается, ни медведя.
– Да я не про то, – перебил его Волин. И повернул голову к Варламову, который молча сидел рядом. – Какое у нас сегодня число?
– Двадцатое мая, – отвечал тот, видимо не очень понимая, к чему ведет приятель.
– Вот! – Волин поднял палец кверху. – Двадцатое мая. А до июня на кабанов охота запрещена. Это что же выходит, Глеб Захарович, племянник ваш браконьерством занимается? Как же вы допустили – вроде опытный человек, с охотничьего промысла кормитесь!
Вопрос этот крайне не понравился Медвецкому, и он заерзал на стуле. Потом махнул рукой: пропадать, так с музыкой. У них тут, сказал, свои, таежные законы. По большому счету стараются не нарушать, ну а на мелкие нарушения, бывает, что глаза и прикрывают.
– Кто прикрывает: вы или охотнадзор? – Волин глядел на старого охотника участливо, как на больного дистрофией ребенка.
– Все, – грубо отвечал тот. – Все тут и на все глаза прикрывают. Вот
