Книга Кто боится гендера? - Джудит Батлер

поставили термин "социальный" (she [4] hui [4]) перед термином xing (4) bie (2). Bie (2) означает "различие", тем самым связываясь с формулировками гендера как полового различия. Таким образом, соприкасаясь с рядом глобальных дискурсов, китайцы разрабатывали монеты в ответ на потребность в переводе. Это происходит не только в неанглоязычной среде, но и в английском языке. Монетизация и перевод, похоже, являются постоянным затруднением гендерной теории. И рассказ о том, как гендер входит - или почему он становится запретным - дает нам новый маршрут не только для гендерных исследований и их академического обоснования, но и для совместной жизни в многоязычном мире, где некоторые иностранные слова, кажется, обладают тревожной силой, неся гораздо больше того, что они могли бы означать.

Некоторые феминистки и гендерные теоретики спорят о том, могут ли существовать гендеры, выходящие за рамки мужского и женского, или же гендер как таковой должен быть трансцендирован или упразднен, и должны ли мы жить в мире без гендерных категорий вообще. Я считаю, что мы, должны стремиться к созданию мира, в котором множество существующих отношений к социальному воплощению станут более приемлемыми, а люди в целом станут более открытыми к тому, как гендер можно делать и жить без осуждения, страха или ненависти. Некоторым людям нравится бинарный характер гендера, и они не хотят его менять. Некоторые транс-люди подтверждают бинарность и хотят лишь найти свое законное место либо в качестве мужчины, либо в качестве женщины и жить спокойно, если не радостно, в этой языковой обители. Для них закрепление места в языке гендера - необходимое условие существования в мире. С точки зрения этики, такое желание следует приветствовать - радикально и безоговорочно. В то же время есть и другие люди, которые не могут жить в этих бинарных терминах, включая трансов, которые понимают, что "транс" существует под критическим углом к бинарности, и для них другие гендерные словари, включая местоимения, необходимы, чтобы жить в мире и чувствовать себя дома или относительно дома на языке, который они используют, или отказываясь от языка, который отрицает их сущность; этот отказ также является открытием в пригодный для жизни мир, и те, кто против него, выступают против пригодной для жизни жизни группы людей, которые ясно заявили о своих условиях для жизни. И поэтому, вполне обоснованно, есть те, кто требует новой лексики или способов жить вне принятых категорий гендера, как это делают, например, небинарные люди: они доводят монетаризм до крайности и с другой целью, совершенствуя свой словарь для самореференции в монолингвистических рамках, или отказываются от практики нового именования, предпринимая лингвистический и воплощенный удар против гендерных категорий, какими мы их знаем.

Все это легитимные позиции, потому что каждая из них рассказывает нам о группе людей, которые ищут пригодную для жизни жизнь в рамках того языка, который они находят, делают или отвергают. Нельзя быть "против" какой-либо из этих позиций, если каждая из них открывает разные траектории надежды на пригодную для жизни жизнь. Учитывая, что не все находят одни и те же термины пригодными для жизни, мы должны быть осторожны, чтобы не навязать новую гендерную норму, которая обобщает условия пригодности для жизни или которая без консультаций решает, как следует называть кого-то другого (некоторые споры о том, чье восприятие определяет "цисгендерность", выдвигают это на первый план). Мы должны быть готовы переводить между языком, на котором мы живем, который нам необходим для жизни, и чужим языком, лишающим нас того уверенного чувства вещей, которое приходит с монолингвальной убежденностью. В конце концов, одни обретают жизнь и дыхание, избегая терминов, которыми наделяется гендерное признание, другие обретают жизнь и дыхание именно через ощущение признания существующими терминами, а третьи приветствуют или создают иностранный термин как способ оспорить натурализующую функцию языка, в частности английского.

Если задача состоит не в том, чтобы обобщить образ жизни, а в том, чтобы приобщиться к различным словарям, которые делают жизнь более пригодной для жизни, то о трансфобном феминизме не может быть и речи. Действительно, трансфобный феминизм - это не феминизм, и он союзник принудительных гендерных норм, которые требуют патерналистского или авторитарного принуждения. Антифеминистская транс-позиция также должна переосмыслить историю феминизма, особенно черного феминизма, в связи с глубокими и сложными союзами, образовавшимися между всеми теми, кто вышел из подчинения и стремится к тому, чтобы их претензии на политическое признание были зарегистрированы и удовлетворены. Больше всего мои аргументы должны возмутить тех, кто считает, что гендерная бинарность обусловлена версией естественного права, на которую ссылается Библия, или обусловлена англоязычным пониманием гендерного диморфизма, созданным в соответствии с идеалами белых. Им есть что терять, и они должны начать этот процесс оплакивания. Будем надеяться, что их разрушительная ярость сменится продуктивным горем, и они смогут выйти в мир, приверженный совместному проживанию и равенству вопреки различиям.

В пропаганде, предлагаемой движением антигендерной идеологии, я сама фигурировала как дьявол, ведьма, трансперсона, еврейка с непомерными характеристиками. Я обнаружил, что мое имя циркулирует так, что я едва могу понять, и частью мотивации для этой книги была попытка понять, как чьи-то аргументы становятся искаженными фантами, как чье-то имя может трансформироваться в почти неузнаваемый фантом. Если я пытаюсь противостоять этой форме лишения собственности, чтобы дать более справедливое представление о том, кто я есть, то я должен помнить, что альтернатива диффамации - это не мастерство. Язык, на котором я заявляю о том, кто я есть, оказывается в корне не моим, но это не значит, что я не могу или не хочу оспаривать его значение. Гендер создает проблему перевода при самых благоприятных обстоятельствах, но он также может стать источником скептицизма для тех, кто опасается очередного имперского вторжения английского языка в контексты, которые по понятным причинам сопротивляются синтаксическим нарушениям, которые он вносит. Ответ, однако, заключается не в том, чтобы отступить в национальные языки, не тронутые и не преобразованные в ходе лингвистического обмена, - импульс, опасный в своей основе как националистический. Нужно оставаться в борьбе за перевод. Джоан В. Скотт пишет: "Проблема, конечно, отчасти лингвистическая - есть ли эквивалентное слово для английского "gender" в других языках? Но это также политический и философский вопрос - вопрос спорных значений, как явных, так и скрытых, которые (по словам Барбары Джонсон) "выходят за границы стабильного контроля или согласованности". Оно становится тем, за что можно бесконечно бороться".

В своей монографии "Монолингвизм другого" Жак Деррида говорит о "монолингвистическом упрямстве", чтобы описать "сопротивление переводу". Там он описывает убежденность, которая укрепляется по мере того, как человек все глубже погружается