удивился:
— Что покрасить?
— Волосы.
— Не сметь! — Запрет вырвался прежде, чем Лис подумал. Душа противилась такому кощунству. Сестрёнка ведь потому и Зарянка, что огонёчек. Закрасить рыжину — это, почитай, самой сути её лишить. — Не сметь, — повторил он уже более спокойно, и Данэ поклонилась.
— Как скажешь, господин. Позволь ещё спросить… — она замерла, ожидая разрешения, и осмелилась продолжить только после того, как Лис кивнул. — Ты ведь однажды заберёшь сестру в замок, да?
— А что, уже надоела?
Он, признаться, не ожидал, что Данэ заплачет. Без рыданий, тихо. Но слёзы, покатившиеся из чёрных глаз, были, без сомнения, самыми горькими.
— Не говори так, господин. Я к Зарянке душой уж прикипела, только добра ей желаю.
— Значит, отдавать не хочешь? — злые слова сами срывались с губ. — Или в замок собралась?
— Как скажет господин, так и будет, — Данэ потупила взор, а Лису вдруг стало стыдно. И чего он напустился? Тоже зло решил сорвать на безвинной женщине, как Айен?
— С тобой Зарянка будет в большей безопасности, чем в замке, — вздохнул он. — Но обещаю, что постараюсь вас не разлучать. Если решу забрать её — приглашу и тебя с родной дочкой. Слышишь? Не реви.
И Данэ послушно сглотнула слёзы, вытерла глаза рукавом дохи, улыбнулась даже.
Нет, нельзя им в замок. Не сейчас, когда кругом враги. Коли они узнают, что Лис заботится о сестре, — непременно этим воспользуются. А значит, Зарянка — его слабое место.
— Ладно. Коли понадобится — крась ей волосы, — разрешил он. — Бывай, Данэ. Не знаю, когда ещё приеду.
— Да хранят тебя степные духи, господин.
Данэ не пошла его провожать, осталась с детьми.
А Лис, выйдя из шатра, отыскал Айена — тот кормил лошадей морковкой — и сказал:
— Наши дела здесь закончены. Теперь только к матушке Тэхэ — и домой.
Айен обрадовался. Наверное, беспокоился, что снова столкнётся нос к носу с отцом, чего ему явно не хотелось. В другое время Лис, конечно, с радостью бы поболтал с дядькой Ешэ, но лучше будет пригласить его в замок.
Он быстренько набросал записку и прицепил её возле полога — Ешэ глазастый, непременно увидит и прочтёт.
— Что ж, а теперь — к шаманке.
Шатёр матушки Тэхэ находился на самом краю стойбища, немного поодаль от остальных жилищ. Видно было, что люди сюда без надобности не хаживали, не вытаптывали свежевыпавший снег. Никаких следов, кроме птичьих, Лис не увидел. Оно и понятно: шаманов боялись. А если нет тропки, значит, и беды никакой нет, всё спокойно.
— Я один пойду, а ты останься снаружи, — княжич повернулся к Айену.
— Разумно ли это? — всполошился советник. — Я — твой верный защитник. Неужто у тебя от меня секреты?
— Я тоже колдун, забыл? О том, что промеж собой обсуждают чародеи, простым людям знать не след.
— Но опасность…
— Брось, Айен! Какую опасность может представлять старая ведьма? Даже если она ест детей, я уже не ребёнок, — Лис отшутился, а у самого холодок по спине пробежал.
Нет, так не пойдёт. Скоро он каждой тени начнёт бояться.
— Или, может, желаешь вперёд меня зайти о своей зазнобе расспросить? — княжич вдруг понял: он хочет, чтобы Айен согласился. Ведь это даст отсрочку.
А почему так страшно? Неужели он правда боится, что старуха с ним что-то сделает? Но дело было в другом: Лис боялся ответа на свой вопрос. Что, если выяснится: мать спасти невозможно?
Он тряхнул головой, прогоняя дурные мысли. Что бы ни сказала шаманка — он выслушает. Если вести будут обнадёживающие, уцепится за них и будет пробовать снова и снова. А если Тэхэ скажет, что надежды нет, — он не поверит. Может, старуха и мудрая, но не всезнающая. Есть и другие гадатели, в конце концов.
Айен долго смотрел ему в лицо, словно силился прочесть мысли, терзающие княжича, и в конце концов махнул рукой:
— Нет, я пойду после. Твои вопросы важней.
Лис кивнул ему и решительно откинул полог. В лицо ему пахнуло дымом курительных палочек, но даже они не могли заглушить вонь немытого тела и мокрой овечьей шерсти.
— Матушка Тэхэ? — Когда глаза привыкли к полумраку, Лис увидел шаманку возле очага. Та была тощей как жердь — скулы выступали, как у черепа. Драная, никогда не стиранная одежда заставила Лиса содрогнуться. Она точно колдунья? Не сумасшедшая?
Старуха зыркнула на него искоса одним глазом — второй оказался затянут бельмом — и хрипло прокаркала:
— Чё припёрся? Кыш-кыш!
— Гостинцев вот принёс, — Лис огляделся.
Закопчённые стены шатра были сплошь украшены оберегами из косточек животных. Кровати не было — только наваленные шкуры. На алтаре скалился бараний череп и курились благовония. И повсюду сияли золотые безделушки. Реши бабка их продать, она могла бы жить как княгиня, но, кажется, она не понимала истинную цену браслетов, монет и статуэток. Тяжёлые серебряные мониста висели рядом с украшениями из нитей и речных ракушек, блеск соседствовал с нищетой, а в котле вместе с бараньими костями и разваренной крупой плавала дохлая мышь.
Бабка взяла ложку, зачерпнула похлёбку, подула на варево и, отправив в рот, облизнулась.
— Чё принёс? Показывай!
Лис расстелил на мокром земляном полу тряпицу и вывалил свои сокровища: мешочек старых монет — ещё с Кощеевым чеканным профилем, янтарные бусы, мягкие полусапожки на меху, шитый серебром пояс, трубку и кисет.
Шаманка схватила бусы, надела их и беззубо заулыбалась. Похоже, с этим подарком Лис угадал: на морщинистой шее болтались ещё семь или восемь таких же нитей.
Он надеялся, что теперь уж матушка Тэхэ сама предложит ему задать вопрос, но старуха вернулась к супу.
Пришлось напомнить ей о себе:
— Погадаешь?
— Отчего ж не
