(18–20), собаки (20–22), свиньи (22–24).
Механические часы в Монголии появились поздно, да и то в основном в среде феодальной аристократии, а народ вплоть до первой трети XX в. пользовался солнечными часами. В качестве последних использовалось тооно — дымовое отверстие юрты. Но углу падения солнечного луча, проникающего через тооно, можно было определять время с точностью до пяти минут. Внутреннее пространство юрты, подобно циферблату, чисто символически было разделено на 12 частей, перемещение солнечного луча от одной части до другой занимало два часа реального времени. Зимний световой день краток, поэтому часы зимой действовали лишь 6–8 часов, но зато летом — 16–18 часов[666].
«Опоясывающий» юрту животный цикл нес на себе еще одну семантическую нагрузку. Каждое животное как бы определяло хозяйственное назначение того места, с которым его связывала традиция. Мышь — знак богатства и его накопления; в северной части юрты под знаком мыши хранили самое дорогое имущество и сажали почетных гостей. Собака — символ охоты, в северо-западной части юрты под знаком собаки хранилось оружие. Дракон — символ воды и водной стихии, на женской (восточной) половине юрты под этим знаком хранились сосуды с водой. Под знаком овцы (юго-запад) содержали новорожденных ягнят, под знаком быка (северо-восток) — продукты в ящиках и т. д.[667].
Рис. 42. Символическое прикрепление 12 животных календарного цикла к разным хозяйственным точкам юрты[668].
В фольклоре монгольских народов есть сюжеты, связанные с названием годов, в частности объясняющие, почему двенадцатилетний цикл начинается с года мыши. Это этиологическая сказка о том, как верблюд лишился года, хотя первый год никла должен был достаться ему. Суть ее в следующем. Верблюд и мышь поспорили, кому владеть первым годом. Решили: тому, кто увидит первый луч солнца. Верблюд лег головой на восток, а мышь, сев ему на макушку, стала смотреть на запад, где находились высокие горы. Солнце еще не успело показаться из-за горизонта, но отблеск его лучей уже виден был на западных горах. Мышь увидела его первой и закричала об этом. Так ей достался первый год цикла. В другом варианте мышь тоже смотрела на восток, но так как она сидела на макушке верблюда, то и лучи солнца она увидела первой[669].
Первое упоминание о существовании шестидесятилетнего цикла в Монголии — это памятник, датируемый 1346 г., найденный в Эрдэницзу[670]. В памятниках XVII в. он уже фигурирует постоянно[671]. Каждые пять двенадцатилетних циклов объединялись в один шестидесятилетний (жар жил или орчил). В церковной хронологии Монголии для обозначения шестидесятилетнего цикла часто пользовались тибетским термином рабчжун, ибо тибетский язык был официальным языком монгольского ламаизма. И хотя двенадцатилетний звериный цикл в Монголии был принят позднее, чем в Тибете, примерно на два столетия, порядковая нумерация рабчжунов в Монголии была та же.
В период правления маньчжурской династии Цин и вхождения Монголии в состав Цинской империи (1691–1911) выпускались официальные государственные календари, и вся корреспонденция велась с учетом шестидесятилетнего цикла (животное и стихия). Известна китайская практика обозначать месяцы и дни года с помощью того же шестидесятилетнего цикла. Монголы этим пользовались редко и преимущественно при маньчжурском правлении[672]. В религиозной литературе (переводах сочинений тибетских авторов, сочинениях самих монгольских философов) «Колесо времени», точнее говоря, оба Колеса — малое, двенадцатилетнее и большое, шестидесятилетнее — фигурировали не просто как некий способ фиксации исторических дат, но как составная часть одной из важнейших доктрин тантрийского буддизма — Калачакры, тайного эзотерического учения, в котором концепция циклического времени преобладала над линейным (в отличие от хронологических систем Запада) и была лишь одним из параметров разработки космологической структуры Вселенной[673].
Интересна взаимосвязь календаря со способами определения возраста. В доламаистский период истории Монголии месяц рождения не имел значения, ибо ежегодно в день празднования Нового года добавлялся очередной год к возрасту каждого человека. Об этом писал еще китайский посол Чжао Хун, побывавший в 1221 г. у монголов: «По их обычаю, [они] каждый раз отсчитывали один год, когда зеленеют травы. Когда у них люди спрашивают возраст, то [они] говорят: „Столько-то трав“»[674].
Ламаистская астрология дополнила и усложнила столь примитивную систему отсчета возраста «по травам». Для того чтобы предсказать человеку по гадательным книгам, что его ждет в будущем, важен был уже не только год, но месяц и даже час рождения. Но еще большее значение с точки зрения астрологии имела система мэнгэ голлох (досл. «ставить в центр родимое пятно», где слово мэнгэ означало одновременно и обычное родимое пятно, и счастливую судьбу, символически в нем заключенную). Система мэнгэ охватывала собою цикл из девяти лет, каждому из которых соответствовало определенное число цветовых родимых пятен. Их последовательность была такой: девять красных, восемь белых, семь красных, шесть белых, пять желтых, четыре зеленых, три синих, два черных, одно белое. Если представить двенадцатилетний животный цикл и девятилетний цикл мэнгэ в виде двух кругов, поделенных на соответствующее (12 и 9) число сегментов, и наложить их друг на друга, то мы получим сложную календарно-астрологическую систему. Отсчет годов по животному циклу ведется на таком круге по часовой стрелке, отсчет мэнгэ — против часовой. Совпадение годов и мэнгэ возможно один раз в 36 лет. Соответственно 37-й и 73-й годы (с учетом года утробного развития, засчитывавшегося в общий возраст человека) считались особо опасными в жизни людей.
Рис. 43. Народный способ отсчета мэнгэ («родимых пятен») по фалангам указательного, среднего и безымянного пальцев руки. Цифры и идущие от них стрелки указывают на порядок отсчета фаланг[675].
Но самым опасным считался возраст 81 год. Точного объяснения причин этого не существует, но, вероятно, «опасность» восходит к девятикратно повторенному циклу из девяти мэнгэ. Старики называют 81-й год муу нас — «плохой возраст». Считается, что он может нанести урон и даже причинить несчастье не только самому человеку, но его семье и всему хотону, где он живет.
Такого возраста следовало избегать всеми способами. С этой целью совершался специальный обряд, получивший название наян нэгийн засал (досл. «исправление восемьдесят первого»). Его задачей было ускорить наступление 82-го года жизни. Заключался он в следующем. За несколько дней или недель до наступления Нового года в семье устраивался праздник по случаю 81-летия ее члена. Готовили полагающееся по данному случаю угощение, произносили благопожелания, дарили подарки. Через несколько дней или недель, в день наступления Нового года, в соответствии с народной традицией добавлять всем в
