течение в шипящую злобной муреной пену. Но все не прекращался, продолжая стегать измученную землю своими колючими стрелами. А бесчинствам его радовались белящая небо ослепительными вспышками гроза да трескучий, рвущий душу гром, что заглушал надолго монотонный гул ливня.
– Царевна!
Ратибор, прикрывая глаза от беспрестанно текущих по лицу крупных капель, с трудом, оскальзываясь в глинистой грязи, взобрался на высокий, покатый холм, с которого Марья неотрывно наблюдала за рекой.
– Боюсь, не сдюжим! Невозможно это, такую тьму сдержать…
Тяжело дыша, он оскалился, когда очередная вспышка, пробежав по небу ветвями белого древа, осветила несметные полчища немертвых, заполнивших, казалось, весь мир до самого горизонта.
– Да еще и дождь этот треклятый мешает… – слова, сказанные воеводой будто бы для себя, утонули в шуме ливня. – Тут не то что воевать, ходить невозможно, ноги вязнут…
Он, видя, что царевна по-прежнему не сводит глаз с реки, ухватил ее за локоть и повернул к себе.
– Марья!
– Я слышу, Ратибор, – сверкающий молниями взор царевны наконец был направлен на воеводу. – Держитесь, сколь можете! Всеми силами держитесь. Хоть зубами за землю цепляйтесь, а дайте мне время!
Она тряхнула головой, отбрасывая с лица мокрые локоны, и, уцепившись витязю за плечо, прильнула лбом к его лбу.
– Держись, родной, держись. Знаю, как тяжко тебе. Да только нет у нас с тобой другого выхода. Потому как не для того мы с тобою столько всего сделали, кровь лили да все земли северные от скверны и нечисти очищали, чтобы сызнова их Кощею воротить. Нет.
Она покачала головой, не отрывая лба от воеводы.
– Все решиться должно, здесь и сейчас. Здесь и сейчас, слышишь? А дождь, Ратибор… – морская царевна чуть отстранилась и ободряюще улыбнулась. – Дождь – это хорошо.
Воспользовавшись очередной вспышкой, Марья оглядела кишащее, бурлящее, точно колдовское варево, черное море воинства Кощея.
– Дождь поможет нам, реку наполнит, сил Окияну-Морю придаст, что у него для небес заимствовал.
Она заглянула в глаза воеводы.
– Не твои витязи решат исход этого боя – да и войны всей, ты знаешь. Я всегда откровенна с тобой была.
– Знаю.
Ратибор, ставший ей за годы войны не только верным соратником, но затем и другом, а после и тем, с кем делила Марья ложе, кивнул. Не споря, ничего не выясняя. Так, как делал всегда. Это спокойствие, уверенность и доверие, наверное, и сблизили их с Марьей. А еще, конечно, война. Когда день за днем рядом одни и те же лица, когда вместе радуешься победам и оплакиваешь павших, это сближает. Сблизило и царевну с воеводой. И пусть не было меж ними любви, но зато было безмерное уважение да взаимовыручка. А больше Марье, испившей и наевшейся той любви еще с Чародеем, было и не надобно.
– Да. Вот только без вас и я не справлюсь. И не помогут мне все силы Моря-Окияна. Но коль выстоите – обещаю тебе, я погублю их всех. Всех до единого. Ворочу сызнова в сырую землю, где им самое место.
– Неужто и впрямь сдюжишь?
Ратибор поглядел на царевну со смесью сомнения и надежды.
– Неужто ты все еще сомневаешься? – она нахмурилась. – После всего, чего нам добиться удалось с той встречи на лесной дороге? Скажи, а не в твоей ли гриднице мы совсем недавно о битве этой разговор держали? Не в той ли, что Кощею принадлежала совсем недавно? Аль забыл ты, благодаря кому все это свершилось – мечты ваши да надежды несбыточные?
– Не забыл. Помню я, что все, чего мы добились, то благодаря тебе лишь.
– Не мне, а нам, – Марья нахмурилась. – Но, если все помнишь и до того ты в мою силу верил, так отчего ж, скажи, теперь стушевался? Неужто вдруг, после всего, войска Кощеева несметного испугался?
– Ах, Марья, неверно ты слова да взгляды мои толкуешь, – Ратибор осторожно убрал затянутыми в кожаные перчатки ладонями мокрые волосы с лица царевны и улыбнулся печально. – В тебя я верю больше, чем в себя. А сомнения мои… То лишь страх говорит во мне. Не поражения, а победы. Потому как ясно вижу я ее. Так же, как тебя сейчас. Вижу, как к утру уже все переменится. И оттого мне страшно. Потому как с рассветом, уверен, все иначе совсем будет. И в мире, и меж нами. А я, признаться, хоть и устал от войны, да только вместе с тем и привык к ней. К тебе привык. А ведь как солнце взойдет, то и война, и мы уж в прошлом останемся.
– Нет! Зачем ты так говоришь? – Марья тряхнула головой, но возражения ее вышли тихими да неубедительными.
– Потому что знаю, – Ратибор грустно улыбнулся. – Что давешняя ночь наша последняя была на ложе. А эта – и на земле.
– Давай после это обсудим. Утром, – Марья отошла прочь и, повернувшись, взглянула в глаза воеводе. – А нынче, Ратибор, одно тебе знать надобно. Сила Моря-Окияна сильнее любого воинства. И сегодня все люди наши в том раз и навсегда убедятся. Коль только вы свою часть дела сделаете. И времени мне вдосталь дашь…
– Все сделаем, царевна, – он уверенно улыбнулся. – Костьми ляжем, но дадим тебе времени столько, сколь понадобится.
Воевода собрался было уходить, когда Марья окликнула его:
– Ратибор! Доживи до утра. Помни, что нас еще разговор ждет.
– Хорошо.
Вновь улыбка.
– Обещаешь?
– Обещаю.
В последний раз поглядев на нее, Ратибор ушел, а Марья, до последнего проводив его взглядом, вновь перевела взор на реку и медленно, с трудом преодолевая всю тяжесть навалившейся на длань стихии, воздела руку. И вода, повинуясь воле морской царевны, забыла о берегах да матушке-земле и с ревом, перекрывающим шум дождя и гром, потекла прямо в небо, разливаясь там по черным грозовым тучам среди сверкающих где-то в вышине белых грозовых вспышек, словно по сукну. А затем Марья резко опустила руку, и полотно реки обрушилось с небосвода ее гневом, на лету обращаясь в сверкающие молниями водяные копья. Падая вниз, точно звезды, без промаху разили они немертвых воинов Кощея, разваливая их в шкворчащую горелую плоть и прах. На несколько долгих мгновений ночь на горизонте озарилась бело-голубыми вспышками погибающей от смертоносного дождя нечисти. Десятки и сотни врагов перестали существовать, пока падали с неба стрелы-копья. А после, когда их ливень наконец утих, царевна с удовлетворением оглядела поредевшее воинство Кощея и обратилась лицом к далекому Окияну. Настала пора готовиться к главному.
* * *
«Прошу, Окиян-Море, наполни реку-дочь водами своими до самых берегов и выше, дабы вдосталь было в ней силы в час решающий».
В который раз уж Марья отчаянно воззвала к родной стихии, нутром ощущая, как родилась далеко в море волна. Родилась да покатилась к берегу, все боле силой грозною напитываясь.
«Больше!»
«Больше!»
Царевна стиснула зубы, не позволяя себе расслабиться ни на мгновение. Не для
