себе в том сознаться.
– Но тогда я вижу только один единственный путь и от него стынет кровь, – продолжила Девятитрава. – Я как-то бросила руны на это. То, что выпало, сожжёт мир в огне.
– Я тоже хочу увидеть такую дорогу! Если для неё потребуется сделать страшное – я готова!
– А если придётся сделать не только страшное, но и немыслимое? – спросила Девятитрава. Ведунья наклонилась вперёд, как будто желая глубже всмотреться в решимость внучки.
– Моя судьба – быть проклятой в одиночестве! Если я хочу с этим бороться, надо сломать такую судьбу и саму жизнь выстроить заново! Пойду ли я на такое? Пусть так, я согласна!
На лице ведуньи появилась заинтригованная улыбка:
– Дорого встанет цена. Я назову тебе её, и, если ты не откажешься, тогда бросим руны. Посмотрим, куда твой путь начнёт поворачивать.
*************
Ей было страшно, но она согласилась. И ведь хотела этого – как только узнала цену, всем нутром возжелала – до безумия, до жара в теле, будто только для этого рождена! Влада знала о корыстных желаниях Духа, он жаждал освободиться, но и человеческая душа совсем не противилась плате – вот что заставляло кровь кипеть по-настоящему!
На поляне, под острым серпом луны, Влада вдруг поняла, что стоит посреди незримых дорог – одна была охвачена колдовским пламенем синих огней – выбери этот путь и поскачет Волк прямо по душам, наполнит Явь своей злобой, затмит Прави свет и врата Навьи раскроет. Вторая дорога –боль для самой Влады, по этому пути шлет её мать, пророчит смирение и благородство. Но наградой за чистоту станет вечное одиночество.
Рука Влады по-прежнему неосознанно сжимала косицу. Пальцы крутили её, перебирали волчьи клыки:
«Вот и выбрала. Ужасны гадания, да наяву всё страшнее…»
С этими словами Влада выхватила нож и отрезала сплетённые надвое волосы – Одинокая Волчица выбрала путь.
*************
Им нужно было спрятаться на какое-то время, затаиться в лесной глубине, но Серко продолжал жечь костер для сестры. Влада давно ушла в лес и даже к ночи не захотела вернуться. Аккуратно вложив «Пера» в мягкий чехол, охотник держал всё оружие наготове. Рана в плече саднила, и эта боль нагоняла невесёлые мысли о будущем. Крестианцы не должны были видеть разлада среди охотников. Серко винил себя, что довёл до такого, не смог разобраться рассудком и послушал лишь сердце.
Но что подсказывал разум?
С первых дней встречи в лесу с крестианцами он твердил об одном: «Твоё дело стороннее, ты идешь ради рода! Убей или прочь отпусти, но избавься от всяких попутчиков!». Серко не сделал ни того, ни другого. В крестианцах таился ответ на вопрос: можно ли победить в себе Зверя? Можно ли не ввергнуться в дикость безумия, которое навеки обратит человека в чудовище? Ведь оседлые как-то жили, имея при себе всего одну душу – именно об этом всякий раз говорила с охотником Вера, и теперь сердце Серко уже никогда не будет спокойно. Оно разрывалось на части между сестрой, родом и своим чувством Правды.
Серко присмотрелся к крестианке, которая дрожала возле костра. Надземница побледнела как весенний снег. В этот день она многое пережила, да и крови потеряла немало. Голод тоже в поздний час не был им другом. Припасы после Звонкого Бора закончились. Серко молча развязал вещмешок, достал кусочки последнего мяса и немного сушёной рыбы. Собрав всё это, он протянул еду Вере:
«Вот, возьми и поешь».
Она приняла пищу, но тут же хотела отдать её маленькому Егорке. Мальчик не ел целый день, глазёнки его заблестели, но Серко не дал ему взять даже крошки:
«Нет, это всё для сестры. Если не поест, то назавтра сил у неё совсем не прибудет. Мы с вами ещё поохотимся, а сегодня пусть она подкрепиться, иначе утром не встанет».
Глядя на заботу Серко, Михаил вдруг сказал:
«Спаси тебя Господь, охотник. Ты против родной сестры пошёл, лишь бы заступиться за Веру. Волчица ведь без всякой причины ножом ей ногу пырнула и хотела в руки тем лиходеям отдать. Сколько же в ней коварства и злости!»
Взглянув на Серко, крестианка опустила глаза и лицо её вспыхнуло. Охотнику оставалось лишь радоваться, что Михаил не такой прозорливый как Влада. В том вагоне ничего не случилось, но узнай крестианец о попытке насилия, так сам бы набросился на Серко с кулаками. На душе Навьего сына вдруг стало гадко от таких благодарностей. Ничего не ответив, он вслушался в темноту – ни шагов, ни голоса Влады, только филин заухал, да вдали замычала болотная выпь. Брат забеспокоился пуще, он надеялся, что, заплутав, Влада не угодит в гиблые топи. Даже когда над головой показались первые звёзды, костра он не затушил, хотя в темноте огонь видно издали. Серко хотелось сказать Владе хоть слово, попытаться объяснить ей, что он чувствует сердцем. Но она так и не пришла…
Вук исчез вместе с хозяйкой. Если бы крестианцы решились сбежать, то для них настало самое время. Но всё же боль в руке и усталость от перестрелки свалили Серко в крепкий сон. Когда последний из крестианцев уснул, он позволил и себе отдохнуть. Ему нужно было хотя бы немного покоя для тела и саднящей души. Во сне Серко не услышал, как скребёт по одежде кустарник. Аккуратно ступая сквозь ветви, в ночной лагерь вошёл человек...
Влада легко обманула слух спящего. Серко прогнал Волка и теперь чуял всё хуже. Это пугало молодую ведунью, она проклинала заложницу, из-за которой Серко отказался от крови. Тихо подкравшись к спящим,