канистры и, главное, работали обе колонки. Он двинул дальше по шоссе, но вскоре свернул на бетонку, а от нее на проселок к лесничеству.
На пути попалась деревня, Греков остановился у магазина, здесь был продуктовый отдел, совсем скромный, и галантерея, побольше. Покупателей не видно, — только старушка болтала с продавщицей, — но и товара не осталось, молоко и хлеб местной выпечки разобрали еще утром, как только завезли, зато завалялись ржаные галеты.
— В лесничество, что ли? — спросила рослая молодая продавщица в белом халате поверх теплого жакета. — Иль к нам в гости? Может, к Надьке?
— Нет, не угадала, — Греков одарил продавщицу фирменной улыбкой. — Я исключительно по делам.
Он взял двадцать банок марокканских сардин, здесь эту дорогую рыбу, по девяносто копеек, никто не покупал, морскую капусту, десять «нарзана», четыре бутылки водки «пшеничная», аккуратно сложил бутылки в спортивную сумку.
— Значит, с водкой по делам ходишь?
— Милая, а какие дела без водки делают?
Мужчина ушел, продавщица вздохнула ему вслед и с тоской посмотрела на старушку. Греков поставил сумку на заднее сидение и пожалел, что не остановился в Дмитрове, там с продуктами получше. Дорога привела в лес, потом в поле, он проехал мимо поворота в контору лесничества, свернул в другую сторону, к дому, где года полтора назад жил один из местных лесников. Тот человек уволился и уехал, на его место Грекову удалось пристроить сводного брата Антона Крапивина, которому тогда нужно было зацепиться хоть где-нибудь, лишь бы выдали справку, что трудоустроен. На случай, если милиция привяжется, что вышел из мест заключения и болтается без работы. В лесничестве Крапивин получил синекуру с неопределенными обязанностями, где можно отсидеться, а летом отправиться на юг, на заработки.
Дом с мезонином, крытый шифером и обнесенный штакетником, кажется, спал, но из трубы все же шел неприметный серенький дымок. На участке было еще много снега. Справа сарай, поленница дров под навесом и темная будка туалета, чуть дальше большой сенной сарай, одна створка ворот открыта, в его полумраке видна незнакомая белая «лада».
Греков открыл ворота, сделанные из нескольких длинных жердин, загнал машину за забор, ближе к сенному сараю. Осмотрел чужую машину, номер московский, «лада» в хорошем состоянии на новой резине. Он вернулся, захватил сумки, поднялся на крыльцо и постучал ногой в запертую дверь. Открыл брат, мужчина лет тридцати семи с длинными русыми волосами и трехдневной щетиной. Голубые глаза смотрели тускло. Он подхватил одну из сумок, прошли в дом. Греков скинул куртку, помыл руки у рукомойника.
* * *
Топилась русская печь, было жарко и душно, пахло подгоревшим луком и вареной картошкой. Он прошел в комнату, чтобы переодеться и застыл в дверях. На разложенном диване, отвернувшись к стене, спал незнакомый мужчина в трусах и желтой рубахе с длинными рукавами. Греков вышел, закрыв дверь, направился в кухню.
У электрической плитки стояла незнакомая женщина лет двадцати пяти с рыжими волосами до плеч, она обернулась на Грекова, улыбнулась и поздоровалась. Он засмотрелся на ее белую кожу, россыпь веснушек, на зеленые глаза и вдруг подумал, что девушка эта — редкой красоты. Он не нашел слов, что-то буркнул сквозь зубы, кружкой зачерпнул воды из ведра, выпил всю и вернулся в комнату, чувствуя усталость, голод и желание выпить. Вытащил из сумки несколько банок консервов и бутылку, не скрывая своего недовольства, сел напротив брата за длинный самодельный стол, на который стопкой поставили несколько чистых тарелок и стаканов, а под салфеткой был нарезанный хлеб. Он открыл банку рыбы и банку морской капусты, торопясь налил грамм сто, выпил в один глоток и немного поел.
— Кто этот мужчина там, в спальной? — шепотом спросил Греков. — И эта рыжая на кухне?
— Просто хорошие приятели, — Крапивин откинул со лба прядь волос, взял чистый стакан и плеснул немного водки. — В субботу и воскресенье мы засели в карты. Под Москвой, в доме одного, ну, человека… Две ночи без сна. Вернулись только вчера, едва отдохнули.
— А чья машина в сарае?
— Моя, в карты выиграл.
— У тебя и бумаги есть? — шепотом спросил Греков.
Он почувствовал, что от злости и волнения перед глазами появились круги, а правая щека стала дергаться. Он налил еще немного и закусил морской капустой. Кажется, стало немного легче. Он сидел на длинной скамье и смотрел в окно на снежную полосу, отделявшую от дома спящий хвойный лес, и старался успокоиться. Было слышно, как в печке потрескивают дрова, а на кухне чем-то гремит рыженькая девица.
— На тачку доверенность есть, — сказал Крапивин. — Ты приехал… Чего-то случилось?
— Так… Потом поговорим. Хотя, чего откладывать. Приехал, чтобы тебя предупредить, кое-что рассказать. Меня допрашивали гэбэшники. Интересовались гибелью той бабы… Ну, ты понял. Они, видимо, забрали дело у милиции. Их изыскания не могли далеко зайти. Иначе меня бы не отпустили. Тебе надо срочно уезжать. Избавься от этой машины. В следующий понедельник будь в Москве. Постараюсь достать билеты на «стрелу» до Питера. Но там долго не задерживайся. Мякишев посадит тебя в самолет, — и в Краснодар. Там поживешь месяц у одного приличного человека.
— Приличного? — переспросил Крапивин.
— Нормального. Только в карты с ним не садись. Он возьмет тебе билет до Сочи.
— Не могу один, — сказал Крапивин. — Я теперь с Кариной.
— Господи… С Кариной… Я с ума сойду.
— И еще, ты должен знать одну вещь. В маленькой комнате один тип. Ну, короче, сначала я должен избавиться от него, а потом от его машины. Его зовут…
— Я не желаю знать, как его зовут.
Греков вскочил на ноги, подошел к двери в маленькую комнату, толкнул ее и оцепенел. В углу, привалившись к стене, полулежал человек с разбитым лицом, одетый в белый свитер, разорванный или разрезанный на груди и залитый кровью. На вид ему было лет пятьдесят с гаком, волосы с сединой спутались и висели грязными сосульками. Руки и щиколотки ног были связаны веревкой. Человек дремал или был в забытьи. Греков прикрыл дверь и сказал:
— Пойдем на улицу.
Он надел куртку, вышел на крыльцо и постоял, стараясь дышать глубоко и ровно. Вышел и Крапивин в тулупе и резиновых сапогах. Они обошли дом, присели на лавочку возле сенного сарая. Стало прохладнее, лужицы схватились тонким льдом, солнце уже готовилось свалиться за лес. Греков смотрел с тоской на небо, словно больше его не увидит.
— Слушай, — сказал он. — Ты понимаешь, чем я рискую? Чего мне стоило сюда добраться? Черт… Это из-за тебя я подставляюсь. Тебя спасаю.
— Только этого не надо, — сказал Крапивин. —
