торчал каменный парус. Еле встал, но заставил себя подняться выше по склону, потом лёг на сухую землю и мгновенно заснул.
Орпата очнулся, когда солнце нагрело затылок. Море стихло, лишь накатывало на берег длинными бирюзовыми волнами. В небе кричали чайки, не то приветствуя затишье, не то оплакивая тех, кто не пережил шторм.
Скалы запирали лагуну с обеих сторон. Чтобы выбраться из нее, пришлось бы долго карабкаться по крутому склону на гребень. Или идти в обход мыса по воде среди валунов.
Орпата выбрал короткий путь. Снова лезть в море не хотелось, но ему казалось, что это лучше, чем рисковать жизнью на круче. Может быть, за горой его ждет устье реки или пологий овраг.
Он зашел по горло в воду. Теплая грязная муть колыхалась у самого лица, под ногами перекатывалась галька, а ладони натыкались то на мягкие нити водорослей, то на острые края раковин. Скала, о которую разбилась долбленка Хармида, торчала из воды в десяти локтях.
За мысом Орпата увидел лагуну. Дальним концом она упиралась в другой мыс, еще круче, чем тот, который обогнул сколот. От берега отходила балка — на дне лишь камни да кусты, а по бокам отвесные стены, изрезанные трещинами. Подняться по ним, конечно, можно, но лучше этого не делать.
Он уже собрался возвращаться, как вдруг заметил под деревом Хармида и Быструю Рыбку. Язаматка хлопотала возле лежащего на спине иларха. Похоже, крушение лодки не прошло для него без последствий.
Орпата задохнулся от радости: "Жива!"
Рванулся вперед, разгребая воду руками.
Быстрая Рыбка увидела его, когда он вышел на песок. Хармид поднял голову, сел, держась за бедро. Язаматка помогла ему встать на ноги. Оба смотрели на приближающегося сколота.
Орпата вытянул вверх руку с ножом.
"Посмотрим, как ты поведешь себя, когда у меня преимущество, — мстительно подумал он. — Давай, найди что-нибудь… Хоть камень или палку".
Но Хармид развернулся и двинулся вверх по балке. Быстрая Рыбка сначала застыла, словно не зная, что делать, потом побрела следом.
3
Ранним утром Первый архонт Пантикапея созвал Совет.
Начал без обиняков:
— Парфений отбит благодаря Октамасаду. Но Фанагория восстала против Боспорской симмахии. Нельзя допустить, чтобы зерно из Синдики уходило в Коринф или Спарту.
— Мы понесли серьезные потери при осаде Парфения, — заявил Каллиад. — На подготовку новой фаланги потребуются время и деньги…
— Вот и займись этим! — оборвал его Спарток. — Отправь гонцов в Гермонассу и Корокондаму с требованием предоставить ополчение. Там архонты еще подчиняются Пантикапею. И организуй сбор средств на паноплию.
Потом выдал задание остальным членам Совета.
— Федим, отзови из Китея строителей и гарнизон. Пообещай жителям, что мы скоро вернемся. Игиенонт, подготовь флот для атаки на Фанагорию с моря.
Работорговец кивнул, а судовладелец с сомнением заметил:
— Мало судов.
— В боспорских гаванях стоят лембы из Афин, Милета, Синопы… В общем, со всей ойкумены. Караваны прибыли под охраной сторожевых кораблей. Так вот, Пантикапей забирает триаконтеры и триеры для нужд симмахии. Потери возместим из захваченной в Фанагории добычи. Декрет я подготовил.
Игиенонт с сомнением покачал головой:
— Купцы будут возмущаться.
Одрис сказал, как отрубил:
— Перикл поймет, а мнение остальных меня не интересует. Сейчас на Боспоре идет война, так что торговые партнеры должны нам помогать, нравится им это или нет. Если команды окажут сопротивление, ты знаешь, что делать.
Спарток передал судовладельцу свинцовую пластину с текстом декрета.
Напоследок приказал архонтам до вечера продумать план действий и доложить ему.
Распустив собрание, вызвал гетов. Отряд двинулся к храму Аполлона. Четверо наемников несли под удивленными взглядами прохожих пустой деревянный ящик. Спарток хромал сзади, отказавшись от помощи товарищей.
Жрецы, которых пельтасты вытащили из-за стола или из теплой постели, столпились в опистодоме. Сейчас они боялись, что их постигнет участь Аполлодора.
Сидя на клисмосе, одрис угрюмо смотрел на кучку людей в белых гиматиях. Молчал, нагнетая напряжение. Рана на бедре ныла, из-за этого он находился в плохом настроении. Армейский писец стоял в сторонке, держа в руке мешок с остраконами[226].
Спарток разжал губы:
— Аполлодор оказался предателем. Из-за него погибли ни в чем не повинные граждане Парфения. Ваши братья и сестры! Старики! Женщины! Дети!
Его глаза налились яростью: казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не устроить в храме резню. Бледные от страха жрецы отводили взгляд, нервно теребили края одежды.
Одрис продолжил:
— Аполлодор поплатился жизнью за то, что сделал. Собаке — собачья смерть. Вы не могли не знать о его планах, а значит, вы все, — он возвысил голос, — соучастники заговора против Боспора!
Выдержав паузу, рявкнул:
— За такое убивают!
На плечо каждого жреца легла тяжелая рука стоявшего за спиной наемника.
Послышались голоса:
— Мы не хотели! Он нас заставил! Мы патриоты!
— Патриоты? — Спарток хищно улыбнулся. — Хорошо, но я должен в этом убедиться. Вы можете выкупить свою жизнь, пополнив городскую казну из средств фиаса.
Жрецы зароптали:
— Сокровищница Аполлона в Феодосии… Фависса пустая… Нет денег даже на масло для ламп…
— Тихо! — прикрикнул Спарток. — Я знаю про сокровищницу. Еще я знаю, что среди жрецов фиаса Аполлона бедных людей нет. Думаю, придется раскошелиться ради Бо-спора. А чтобы облегчить вам задачу, я устрою ингумацию[227]. Пока театральную, но для кого-то она может стать настоящей.
По его знаку геты подтащили к клисмосу гроб.
— Помните историю про Полипемона, прозванного Прокрустом? — спросил он. — Расскажу, если кто не знает. Разбойник Прокруст укладывал пойманных путников на одно из двух лож — короткое или длинное. Если из короткого ложа торчали ноги, он их отрубал. А если кому-то длинное ложе было велико, он растягивал тело пленника с помощью молотка. Мы обойдемся одним ложем.
Жрецы в ужасе уставились на ящик.
Одрис объяснял дальше:
— Так вот. Обязательный взнос — двадцать мин[228] серебром. Я выяснил: у каждого из вас земли не меньше, чем на сорок квадратных плетров[229].
