их убивал? <…>
– Раза два-три случалось, подстрелишь гуся, а потом видишь, как от стаи отделяется другой и начинает кружить и звать того, который лежит на земле.
– Ты его тогда тоже убивал? – обеспокоенно спросила она.
– Если получалось. Иногда промахивался.
– И тебя это не тревожило?
– Ни разу, – ответил он.
В одном из рассказов муж, едва устроившийся на работу, предлагает жене-официантке похудеть. Она старается меньше есть, борется с собой, на работе подмечают: стала бледной. «Тебе ведь с ними детей не крестить» – отвечает муж. Заходя в кафе, он просит случайных посетителей оценить женщину.
– Вон тот, – кивнула официантка в сторону Эрла. – Кто этот чертов шутник?
– Это муженек мой – продавцом работает. <…>
Другой продавец – пылесосов – делает бесплатную уборку в доме человека, предупредившего, что он ничего ему не заплатит. И вот уже один работает, а другой ходит и повторяет: ничего не заплачу, зря тратите время. А продавщица витаминов жалуется мужу:
– Черт побери! В детстве я и представить себе не могла, что буду этим заниматься. Господи, я никогда не думала, что, когда вырасту, буду торговать витаминами. Ходить по квартирам и впаривать людям витамины. Это просто за гранью. В голове не укладывается. <…> Мне они уже снятся, эти витамины. <…> Ты хотя бы, как выйдешь с работы, можешь сразу забыть о ней. <…> Когда ты уходишь с этой чертовой работы, дома она тебе не снится! <…>
– Я просыпаюсь и ничего не помню. – Я пожал плечами. – Охота мне была следить за тем, что происходит в моей голове, когда я сплю. Мне все равно.
«Мне, говоря откровенно все равно, что ей снилось. Я снова хочу заснуть, вот и все», – скажет персонаж другого рассказа. Этого «все равно» у Карвера слишком много, повествование переполняется им, порою оно льется через край. Кажется, что сонное безразличие – и есть главное содержание жизней этих людей. Тем ценнее моменты, когда что-то заставляет их из него вынырнуть, ощутить нечто сильное: боль, любовь, теплое человеческое единение. Но это всегда приливы, всплески – короткие и проходящие состояния людей, стремящихся вернуться в ровное, подобное сну, ощущение жизни. «От недосыпа я зверею. Я бы все что угодно отдал, лишь бы заснуть и спать сном праведника». Персонажи Карвера готовы много говорить о сне и делают это с удовольствием:
– Как я хотел бы заснуть, а проснувшись, обнаружить, что все в моей жизни изменилось.
Порою они не понимают, что сами чувствуют к жизни, не знают, как с ней взаимодействовать. Характерен диалог мужчины с матерью из рассказа «Коробки». «Поскорее бы помереть, чтобы больше не мучиться», – говорит она.
Я помню, что молчал в трубку и смотрел на мужика, который сидел на столбе и чинил провода. На голову ему падал снег. Как раз в этот момент он наклонился, держал его только страховочный пояс. А вдруг свалится, подумал я. Я понятия не имел, что говорить дальше. Но надо же что-то сказать. Чувства у меня были совсем не сыновние, в таких и признаваться-то стыдно.
Это внимание к постороннему – типичная черта карверовского персонажа, оно отвлекает от собственного. Человек может долго и пристально смотреть, как кто-то готовит еду, наблюдая за каждым движением: вот хозяин дома открывает дверцу шкафа, что-то достает, высыпает, заливает, поворачивает, режет… Внимателен он и к природе, к звукам окружающей среды, которые должны оттенять событие, но так и норовят выйти на первый план:
А у меня над головой, в ветвях старого клена – с которого попадали все эти листья – переговариваются между собой птички. По крайней мере, мне кажется, что переговариваются.
В единственном рассказе с ярко выраженной интригой автор так и оставит ее неразгаданной. Мужчина получает письмо от жены, в котором она расстается с ним, и понимает, что послание написано не ее почерком. Тем временем в доме слышится шум, он выходит и обнаруживает жену на пороге. Закрутившееся детективная история, да еще и с приездом полицейских, довольно быстро сворачивается размышлениями персонажа:
Остается еще вопрос с почерком. Это загадка. Но вопрос с почерком – это, конечно, не так уж важно. Разве можно сравнить его по важности с содержанием того письма?
О полном содержании читатель никогда не узнает, как и сам мужчина, прочитавший письмо вскользь.
Но даже там, где торжествует действие: персонажи куда-то едут, что-то решают, о чем-то узнают; и даже если рушатся их жизни, ткань карверовского повествования остается статичной, а не динамичной. И хотя они иногда произносят что-то вроде «Все обязательно переменится. В понедельник мы начнем все заново», это – лишь слова, такие же, как «Что ты хотел бы выпить?» или «Подай мне таблетку».
Характерно развитие истории по-карверовски, ярко демонстрируемое в рассказе «Жирдяй». Официантка рассказывает подруге, как обслуживала «ну очень жирного» посетителя:
– И что дальше? – спрашивает Рита, прикуривает одну из моих сигарет и придвигает стул поближе к столу. – Становится все интереснее, – говорит она.
– А дальше ничего. Это все. Он доел десерт и ушел, а потом мы пошли домой – я и Руди.
Это жизнь, которая не происходит, в которой важна именно она сама, а не составляющие ее события, которые зачастую не побуждают ни к каким переменам. Поиск смысла здесь невозможен, ведь какой-либо поиск ставит эту жизнь на паузу, а она не может прекратиться ни на минуту. Для карверовского персонажа порою даже объяснить то, что ему кажется важным, становится непреодолимой задачей:
Ее будто прорвало – она не могла остановиться, рассказывала о том случае всем подряд. Что-то ее тогда зацепило, и она пыталась выговориться. Но все было впустую, тем и кончилось.
Когда же в сюжете появляется хоть какой-то намек на возможность обдумывания, осмысления, рефлексии – внезапная тишина, одиночество, отрезвление – персонаж тотчас пытается от них убежать, укрыться:
Он слышал, как залаяла собака, отрывисто и резко, и – фоном – далекий гул машин.
Она подняла голову.
– Когда мы придем домой, трахни меня, Джек, поговори со мной, отвлеки меня. Отвлеки меня, ладно, Джек? Мне сегодня нужно отвлечься. – Она крепче вцепилась в его руку.
По Карверу, человек не проживает собственную жизнь как череду эмоциональных всплесков – несчастий ли, успехов. Он может стать алкоголиком и не заметить, лишиться дома и семьи и не заметить, стать продавцом витаминов и не заметить, постареть и не заметить – и в конечном счете умереть, так ничего и не заметив. Сегодняшняя литература, ориентированная на меньшинства жизни, отрицает большинство.
