Елена даже пискнуть не могла. Они шли под руку, и оборотень в частичной трансформации держал когтистую лапу прямо возле ее ребер. Это было очень убедительно, и жертва поверила, что, издай она хоть звук, он проткнет ее насквозь.
Когда они пришли в гараж, который он открыл своим ключом, мужчина посадил ее в машину и стал уговаривать на близость прямо там. Было такое ощущение, что он сошел с ума, она не узнавала старого приятеля, даже просто обычного, приветливого человека, с которым разговаривала менее получаса назад. Он уже когда-то пытался объясняться ей в чувствах, но тогда она смогла поставить его на место и популярно объяснить, что ничего не получится. По крайней мере, ей казалось, что она смогла. Теперь же Елена видела, что ничего у нее тогда не получилось. Мельников был одержим, да еще и не был человеком. Она просто впала в шок, да и если бы не это, всё равно не смогла бы справиться с ним. Он для начала избил ее, а потом изнасиловал.
На этом месте рассказ пришлось прервать: Елена слишком ушла в воспоминания, прониклась ими и теперь разрыдалась, спрятав лицо в ладони. Борису пришлось сначала успокаивать ее прикосновениями, а потом и налить немного горячительного. «С этими оборотневыми страстями мой бар скоро истает», – с грустной улыбкой подумал он.
Немного успокоившись, женщина продолжила. Мельников связал ее и заткнул рот самодельным кляпом, потом забрал ее телефон и разбил его, сложил детали телефона, сумку и часть одежды женщины в мусорный пакет, добавил туда еще какого-то хлама, завязал и бросил под ноги в салон. Женщину же загрузил в багажник. Там было темно, страшно и душно. Правда, не холодно – к чести похитителя, он постелил ей плед, который до этого лежал на заднем сиденье, и накрыл ее верхней одеждой.
«Видимо, он попытался избавиться от мусора по пути, – подумал Борис по ходу повествования. – Но собаки успели раньше, чем мусорщики».
Дальше всё было в общем так, как ранее рассказывал Борису Мельников: он привез женщину в дачный дом, где держал ее какое-то время, периодически начиная с ней проникновенные разговоры, неизменно заканчивающиеся избиением и изнасилованием. Несколько раз она пыталась сбежать, но это ей не удавалось.
Однажды, почти потерявшая сознание от боли после очередных побоев, Елена забаррикадировалась в задней комнате домика и зачем-то полезла в подвал. Она и сама не понимала, зачем это сделала: то ли подсознательно убегала куда угодно, хоть под землю, лишь бы подальше от него, то ли хотела закрыться там и умереть в тишине и покое, то ли еще что-то… Но когда женщина открыла замок и крышку, на нее кинулось нечто. Оно было большое, мохнатое, зубастое и очень страшное. Оно кинулось на нее, обнюхало и недвусмысленно попыталось сожрать. Было так больно и страшно, что даже Мельников показался ангелом небесным. Елена не сдерживала криков, и Олег выбил дверь, ворвался и, на ходу превращаясь в такого же зверя, набросился на своего соперника.
Нормальный человек вызвал бы врача или сам отвез бы женщину в больницу, но на даче не было нормальных людей. Елена очень плохо помнила то время, пока валялась там, а Мельников пытался перевязывать ее раны. Она помнила лишь, что было очень больно, и в бреду ей мерещилось, что на нее накинулась целая стая таких же страшных зверей и рвет ее на части со всех сторон. В какие-то моменты женщине даже казалось, что она уже умерла.
В очередной раз Елена пришла в себя ночью, и Олега рядом не было. Она попыталась встать, и ей это удалось. Кое-как поплутав по домику в темноте, она нашла выход и осторожно, едва-едва, теряя сознание от боли, пошла, а потом поползла куда-то. Ей было совершенно все равно куда, лишь бы подальше от злополучной дачи. Она даже умереть уже не боялась, но не хотела провести последние часы своей жизни взаперти, похищенной и лишенной свободы.
Как ей удалось добраться до леса, она не помнила – видимо, все-таки теряла сознание по дороге, – но зато в память накрепко врезалось то, как она встретила в лесу еще одного зверя. Он был одновременно и похож, и не похож на тех двоих, что мучили ее на даче. Он был крупнее, внушительнее и, если так можно сказать, аккуратнее. Пропорции его тела были приятнее глазу, так что зверь выглядел просто красивее.
– Ты чувствовала себя лучше, если смогла всё это разглядеть и обдумать? – задумчиво спросил Коваленко, ритмично постукивая пальцами по столешнице.
Елена непонимающе посмотрела на него, потом улыбнулась и пожала плечами.
– Не знаю, я как-то не задумывалась об этом, – ответила она. – Может быть, и так. А может, я уже смирилась с тем, что вот-вот умру, и ловила последние впечатления…
– И как ты только пережила это? – то ли спросил, то ли вздохнул Борис.
– Сама не понимаю…
Зверь приблизился к ней и обнюхал. Женщина была уже готова к тому, что он просто убьет ее прямо сейчас – и на том все ее мучения наконец прекратятся. Жалко было детей, которые так и не увидят больше маму, но себя тоже было жалко. Сил уже не было. Однако ей, видимо, не суждено было умереть именно в этот миг. На опушке леса появился еще один зверь – его она знала, это был трансформированный Мельников, его, наверное, она теперь узнала бы из миллиона. Он зарычал и, вздыбив шерсть на загривке, кинулся к конкуренту. Тот отзеркалил его позу, ощерил пасть и зарычал, так громко и выразительно, что Елене показалось, что она понимает, что именно тот пытается сказать. Не доверяя ни одному из зверей, превозмогая боль, холод и страх, женщина поползла назад, куда-то под деревья, путаясь в ветках, застревая в сугробах. Пока ее преследователи рычали друг на друга, она углублялась в лес, не сводя с них взгляда, но потом зацепилась остатками одежды за какой-то куст и уже не смогла вырваться. Оставалось только молиться и, цепенея от ужаса, следить за поединком зверей, ожидая своей неминуемой смерти в когтях и зубах одного из них.
Победил второй – тот, что был крупнее и красивее. Он дрался злее и решительнее, нападал, не теряя ни единого мига, и даже ей было понятно, что он просто сильнее. В итоге противник сдался и покинул поляну, несколько раз оглянувшись и огрызнувшись. Победитель понюхал след, оставленный Еленой, в несколько прыжков догнал ее, схватил зубами за одежду, перекинул себе на спину, словно она вообще была невесомой, и понес куда-то в чащу. И женщина снова отключилась.
– Это был ты, – сделав паузу, чтобы глотнуть воды, сказала Царёва.
– Как ты поняла это? – спросил Коваленко. – На мне что, ярлык висел?
На самом деле Борис прекрасно помнил эту сцену. Он сам не понимал, почему и как к нему вернулась память, но это был факт: он помнил. Однако он хотел услышать всё в пересказе Елены, хотел увидеть всю картину ее глазами, понять, что она чувствовала, как всё это выглядело со стороны.
– Нет, конечно. – Женщина улыбнулась. – Ты разве не помнишь, как перекинулся потом у меня на глазах?
Конечно, Борис помнил. Стоило ему закрыть глаза, слушая рассказ женщины, и он словно опять возвращался туда, в зимний лес, на поляну, куда принес жертву нападения с первой мыслью просто спрятать. Он не воспринимал ее тогда как человека, это была просто добыча, которую он отбил у соперника по праву сильного, по праву хозяина этой территории. И он бы ее, разумеется, съел, так аппетитно она пахла болью, кровью и страхом. Но было одно «но» – он не ел людей. От слова «совсем».
Он положил женщину на кучу травы и хвои, натаскал веток сверху, чтобы спрятать ее от других хищников, и хотел было пойти еще побегать по лесу, но что-то не дало ему этого сделать. Скорее всего, это были стоны жертвы. Она все еще теряла кровь, ей было больно, сил не было, и она лишь лежала и стонала. Он плюхнулся на хвост
