мной. — А. М.). С этой целью я несу и проявляю грозное величие и пребываю среди колесниц и воинов…»[870]
В целях установления «всемирного единодержавия» и «успокоения вселенной», как считал Чингисхан, было необходимо «покорить сердца» людей завоеванных стран. А для этого следовало «пригласить мудрецов и избрать помощников», достойных заниматься делами правления в этих странах. В Китае именно таким человеком ему виделся даосский монах Чань Чунь, «умевший привлекать к себе людей… которые шествовали за ним в неисчислимом множестве».
Чингисхан отправил Чань Чуню свое первое послание в 1219 г., когда пошел в поход против султана Мухаммеда хорезмшаха. Несмотря на преклонный возраст, Чань Чунь ответил согласием. Думается, он не решился противиться повелению Чингисхана потому, что имел «тайные мысли» стать его духовным наставником и тем самым еще больше поднять авторитет даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины») в Китае, распространить учение даосов в других частях Великого Монгольского Улуса.
Как явствует из путевого журнала Чань Чуня «Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»), и он сам, и Чингисхан были удовлетворены их откровенными беседами (апрель 1222 — март 1223 г.).
«Встретившись с Чингисханом в очередной раз, Цю Чу Цзи (Чань Чунь. — А. М.) сказал: „Поскольку хан желает утвердить во всех странах света единодержавие, не следует уничтожать мирных граждан“.
Чингисхан согласился с советом учителя, и впоследствии во всех подразделениях его войска было оглашено соответствующее ханское повеление (выделено мной. — А. М.).
Чингисхан спросил Чань Чуня: „Каким образом в нашем Великом Улусе прекратить смуты и междоусобицы?“
Чань Чунь ответил: „Для этого правителю Великого Улуса следует с благоговением относиться к Всевышнему Тэнгри на небе и быть милосердным к своим подданным на земле. В Великом Улусе мир и спокойствие воцарятся тогда, когда сам Великий правитель отрешится от всех стремлений и страстей и достигнет святости, а вслед за ним по пути очищения последуют его подданные“[871].
Хан был доволен и сказал: „Слова твои мне по сердцу“ — и приказал записать хойхэсскими письменами (уйгурским письмом. — А. М.)…»[872]
Незадолго до возвращения Чань Чуня на родину Чингисхан «собрал царевичей, князей и вельмож и сказал им: „Китайцы чтят Шень сяня (Чань Чуня. — А. М.), как вы чтите Небо (Всевышнего Тэнгри. — А. М.); я теперь еще более убедился, что он действительно Небесный человек“.
Затем объявил им все, что учитель прежде и после говорил ему, и сказал: „Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) внушило ему то, что он говорил мне. Вы, каждый, запишите то в своем сердце“»[873].
Провожая Чань Чуня на родину Чингисхан сказал: «Надобно избавить всех его последователей от повинностей. И он пожаловал ему грамоту с императорским указом (в котором. — А. М.) монгольский владыка Чингисхан дал повеление начальникам всех мест:
„Какие есть у Цю шень сяня (Чань Чуня. — А. М.) скиты и дома подвижничества, в них ежедневно читающие священные книги и молящиеся Небу (Небесному Владыке. — А. М.) пусть молятся о долгоденствии Царя (Чингисхана. — А. М.) на многие лета; они да будут избавлены от всех больших и малых повинностей, оброков и податей; скиты и дома монахов, принадлежащих Цю шень сяню, во всех местах да будут избавлены от повинностей, податей и оброков; вне сего, кто будет, ложно называя себя монахом, под незаконным предлогом отказываться от повинностей, того доносить властям и наказывать по усмотрению.
По получении настоящего повеления, да не осмелятся изменить и противиться оному. Для чего и дано сие свидетельство“.
Сие повеление вручено Шень сяню, для хранения. Свидетельство: принадлежащие Шень сяню монахи и усердно и строго пребывающие в ските люди, равно избавляются от повинностей, податей и оброков. Да сообразуются с сим. В год Гуй вэй (Овцы), 3-й луны (с приложением императорской печати), (?) дня (1223)»[874].
Как явствует из этого повеления Чингисхана, Чань Чунь добился определенных привилегий, что значительно подняло авторитет даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины») в Китае, но и монгольский хан, очевидно, заручился поддержкой «бессмертного» даосского монаха, который пообещал «привлекать на его сторону простой народ» и «молиться Небу о долгоденствии Царя (владыки Чингисхана. — А. М.) на многие лета».
Следует отметить, что вскоре после этого повеления последовали другие указы Чингисхана, а затем и его преемников об освобождении представителей различных религиозных конфессий, в частности мусульманства, христианства и буддизма, от налогообложения. Это являлось реальным подтверждением того, что «Чингисхан уклонялся от изуверства, и от предпочтения одной религии другой, и от превозношения одних над другими. Наоборот, ученых и отшельников всех толков он почитал, любил и чтил, считая их посредниками перед Господом Богом, и как на мусульман взирал он с почтеньем, так христиан и идолопоклонников (буддистов. — А. М.) миловал»[875]. Это известие Джувейни о веротерпимости Чингисхана подтверждали и конкретизировали и другие источники[876].
Более того, специальные ясы Чингисхана включили всех священнослужителей, являвшихся «посредниками перед Господом Богом», в категории людей, на которых «не были налагаемы подати и налоги». В частности, одна из таких яс Чингисхана касалась проповедников ислама:
«Он (Чингисхан) постановил, чтобы на потомков Алибека, АбуТалеба (Али ибн Абу Талиб)[877] всех до единого не были наложены подати и налоги, а также ни на кого из факиров, чтецов Аль-Корана, законодавцев, лекарей, мужей науки, посвятивших себя молитве и отшельничеству, муэдзинов и омывающих тела покойников не были налагаемы подати и налоги»[878].
В истинности поведанной нам Макризи ясы Чингисхана не приходится сомневаться после того, что написал А.-М. Джувейни: «Они (монголы. — А. М.) не препятствуют никакой вере и никакой религии — как можно говорить о препятствии? — они даже поощряют их; они освободили наиболее ученых из приверженцев каждой религии (выделено мной. — А. М.) от любых налогов ('avarizat) и от тягот податей (mu’an); их священная собственность и наследство, которое они оставили для всеобщего употребления, принадлежащие им крестьяне и земледельцы также объявлены освобожденными от налогов…»[879]
* * *
Проводив Чань Чуня на родину, Чингисхан повернул обратно в Монголию. На самом деле первоначально он решил вести свои войска не сразу в Монголию, а на Тангудское царство, следуя кратчайшим путем через территорию Индии и Тибета. И сделал это только после того, как получил известие о смерти Мухали и сговоре чжурчжэней с тангудами.
Однако, пройдя несколько перегонов, из-за бездорожья Чингисхан повернул назад и пришел в Пешавар. «Ту зиму (1223–1224 гг. Чингисхан. — А. М.) провел в окрестностях Самарканда, откуда послал гонца к старшему своему сыну Джучи с приглашением покинуть Кипчакскую степь[880] и приехать позабавиться с ним охотой (главным образом на диких ослов)»[881].
По пути
