внезапно в полёте. Взял с собой, покатал, называется, на вертолёте. А я до того охреневший, что и сопротивляться не стал. Пощипывал только украдкой руку время от времени. Не помогло. Привёл он меня квартиру, а там всё как у людей — мать, старший брат, и полная совдепия. Попросил только мать сильно не пугать. Так вот и живу, уже почти привык. Прежнюю жизнь как сон вспоминаю, иногда снится прямо ярко так. Просыпаюсь — нет, здесь я, простой советский парень. Родителям ничего не говорю, без того странно смотрят. Ну а ты что?
— А я, Лёха, себе и здесь приключений нашёл. Точнее, они сами меня поджидали. Но чтобы говорить об этом, надо бы какое-то укромное место.
— Ну ты деловой перец, я значит всё как на духу, а ты весь покрыт ореолом тайны?
— Во-первых, на нас уже посматривают, чего мы так долго сидим. А во-вторых, загляни ко мне в карман, и поймёшь, почему я не хочу на людях говорить.
— Ого! Ты что, подпольный советский миллионер?
— Я нет, но есть тут один товарищ, у которого на меня большие виды.
— Как скучно я живу, оказывается.
— А давай так, мы гостиницу поищем, и по пути поговорим. А то вдруг да номер свободный найдётся, так мы там и перетрём. Есть у меня к тебе одно предложение.
— Слушай, а зачем тебе гостиница? Айда ко мне. Предки на дачу к деду укатили, дома никого.
— А брательник?
— Он вечером на танцы намылился.
— Так чего ж ты молчал!
— Да я до сих пор не привык этот дом своим считать. Тянет поскорее свалить куда подальше, так не пускают.
— Я не узнаю тебя, Лёха. Что значит, не пускают? Собрался и свалил. Как я. Сказал, поеду в Иркутск учиться и точка.
— Это потому, что у тебя бати нет. Моему попробуй такое скажи.
— А ты ему скажи, что в пилоты хочешь, как он. Мечта всей жизни. Этому тебя в Бодайбо явно не научат.
— Да он меня ботаном считает, какой пилот?
— Ты мужик или нет? Лёха! Ща мы выработаем план, как тебя из дома извлечь. Давай так, заходим в милицию, а потом к тебе, ночь длинная, что-нибудь придумаем.
— Не, сразу не пойдём, ещё часок надо пошататься, пока Славка, это брат мой, не свалит.
Зашли мы в общем в отделение. А там строго так: на входе сидит дежурный — лопоухий веснушчатый пацан лет двадцати. Форма на нём с иголочки, фуражка на ухо съезжает, от важности собственной миссии чуть не лопается, дальше не пропускает. Я ему пакет отдал, и передал батину просьбу вскрыть его сразу и поскорее ответ дать. Тот на меня только посмотрел со значением и за трубку схватился.
— Тащ майор, дежурный сержант Петров. Вам пакет от участкового Шарипова. Срочный. Кто принёс? Как твоя фамилия? — спросил он меня.
— Шведов.
— Так точно, Шведов. Что? Вас понял.
Дежурный положил трубку, как-то странно взглянул на меня.
— Сиди тут, — велел он и трусцой побежал в недра здания.
Да, ребята, не учены вы террористами и прочими голливудскими страшилками. Вся ваша пропускная система для честных людей сделана. Ладно, сидим, ждём. Не успел дежурный Петров вернуться, как с улицы ввалилась бабища и ну голосить на все оба этажа:
— Ох, спасите-помогите! Это что же это делается-то-о-о-о! Средь бела дня, ироды-ы-ы! Трусы с начёсом, кальсончики, ничего не остало-о-ось!
— Гражданка, успокойтесь! — неуверенно попробовал воздействовать лопоухий сержант. Гражданка увеличила напор слёз и причитаний. — Что случилось, объясните толком?
Вой усилился, из-за дверей начали высовываться сотрудники.
— Гражданочка, выпейте водички, — засуетился лопоухий, наливая из графина в гранёный стакан.
— Эх, молодёжь. Всему-то учить надо, — проворчал натренированный на клиентах МЧС Лёха, набрал воды в рот прямо из графина и пшикнул тётке в лицо.
Та от неожиданности прервалась на самой высокой ноте и начала хватать ртом воздух.
— Сержант, что по нашему делу? — воспользовавшись паузой, спросил я.
— Оставьте координаты, с вами свяжутся, — выпалил тот, опасливо глядя на тётку.
Я обернулся на Лёху.
— Я телефон запишу, позвоните, — быстренько нашёлся тот, черкнул на первом попавшемся листке и сунул его в окошко дежурному.
— Можете продолжать, — любезно предложил Лёха женщине, и мы пулей выскочили наружу.
Отбежав на безопасное расстояние, мы согнулись от хохота и не могли остановиться ещё минут десять.
— Трусы с начёсом, не могу! — ржал Лёха.
— Кальсончики, — не отставал от него я.
— Средь бела дня! — в унисон выдохнули мы.
— Всё, я не могу, лопну сейчас, — держась за щёки, сообщил друг. — Айда за мороженым, это надо заесть.
— Пошли, — согласился я.
И он повёл меня вниз по небольшой улице, спускавшейся к Витиму. Но до набережной мы не дошли, а спустились в подвальчик дома, над которым красовалась весёлая вывеска «Кафе «Лакомка». Внутри нам выдали красиво завёрнутое розочкой мягкое мороженое в вазочках и предложили к нему на выбор сироп, тёртый шоколад и орешки. Тут же наливали лимонад местного производства. Я взял «Колокольчик», Лёха — «Дюшес». Рай для детей! Я прямо почувствовал себя на нынешний биологический возраст. Сто лет мороженого не ел. Как-то оно мне давно стало безразлично. А оказалось — очень даже ничего, особенно, если обсуждать при этом весёлые хохмы.
Когда мы добрались наконец до Лёхиной квартиры в панельной новенькой пятиэтажке, там уже было совершенно свободно.
Тут я наконец расслабился и выложил о своих делах как есть. Лёха — это, пожалуй, единственный человек которому я с чистой совестью мог доверить все свои тайны, хоть в прошлом, хоть в будущем, даже те, которые не мог рассказать бате в силу специфики его профессии. Друг слушал меня очень внимательно, барабаня по подлокотникам кресла.
— И что ты со всем этим думаешь делать?
— Думаю для начала свалить из района, где у Боцмана, судя по всему, схвачено во всех отраслях.
— Полагаешь, КГБ его не достанет?
— У этих товарищей, конечно, длинные руки, но один раз он уже вышел сухим из воды. А тогда и времена были не нынешние. Сталин был у руля, а Боцману и тогда как с гуся вода. Так что я не удивлюсь, если и нынче он отсидится в какой-нибудь норе. Ну представь, пять
