На то причины были — иметь под рукою такую вольницу ему тоже не улыбалось, а потому, приняв советы людей знающих, решил казачество в регулярную силу на Украине потихоньку перевести. И с Запорожьем проблему решить — в Крым запорожские казаки войдут, пограбят там всласть, а вот дальше фигушки, он их оттуда не выпустит, как красные Махно.
Нет, убивать их не станут — просто предложат на выбор три варианта. Или переселиться на Кубань или на Дунай. В первом разе будет войско, на иждивении государства находящееся, во втором — вольная Сечь, на которую в первую очередь и придется главный удар турок. Или третий вариант принять — по примеру малороссов семейным казакам служить в слободском Запорожском гусарском полку.
Такая конница была очень нужна, одними донскими казаками никак не обойтись. А в дополнение из инородцев, что православие не приняли, волжских мусульман, татар и башкир, а также калмыков-буддистов, Петр начал уланские полки формировать на рекрутской основе.
«А ляхи… А что ляхи?! Фридрих их к прусскому орднунгу приучать будет — флаг ему в руки и барабан на шею в этом сизифовом труде! Наоборот все сделаем — у нас будет добрая прусская синица в руках, а он пусть получит польского дятла в свою задницу. Поляки те еще разгильдяи, русским в этом деле не уступят. Они с немцев крови попьют, но шляхетские восстания помогать подавлять мы не будем. Дураков нема! Если кто из наследников Фридриха взбрыкнет, то у нас козырь мощнейший будет. Говоря современным языком — оказание братской интернациональной помощи польскому народу в борьбе против немецких оккупантов и захватчиков! За вашу и нашу свободу, так сказать. А через полвека поляки, ну век, после длительного знакомства с немецкими порядками, о братьях-русских вспоминать с теплотой станут!»
Константинополь
Грейга переполняла гордость, отравляемая острой приправой жалости. Столица султана густо покрывалась дымами разгоравшихся пожаров, хотя вроде бы дома каменные, чему там гореть. Но прибрежные кварталы занялись огнем весело. Это и огорчало командора — Царьград ему было жалко, как и единоверных греков.
— А лейтенант Ильин молодец, — пробормотал командор, — снова кораблей поджег уйму своими брандерами!
Бухта Золотой Рог превратилась в огромное всепожирающее пламя, черный дым от которого заволок половину неба. Одна беда — в огне покрывались прахом и пеплом надежды на будущие барыши английских, французских и других европейских торговцев, ибо их суда составляли большую часть топлива в этом погребальном костре.
Теперь вице-канцлеру придется долго отписываться и извиняться, но, на взгляд самого Грейга, «купцы» сами были виноваты. Идет война, и не хрен торговать с супостатом. Уверовали в безопасность поклонники Гермеса, вот и поплатились. Зато теперь какая «волна» пойдет!
Командор весело хмыкнул — Чесменский и Константинопольский пожары произведут на европейские дворы, чутко прислушивавшиеся к мнению торговцев, потрясающее впечатление. В этом моряк не сомневался ни на йоту. Еще бы — в одночасье в одном сгорел военный флот турок, а в другом сотни «торговцев», порт и добрая половина османской столицы.
— Чтоб турки надолго запомнили, что воевать с нами им и опасно, и накладно, — вспомнил он строчки из наказа императора, прочитанного три дня назад. Ну что ж — воля Петра Федоровича исполнена полностью: такое османы уже никогда не забудут, война пришла и в их дом!
Палуба под ногами подпрыгнула — линкор дал в сторону султанского дворца уже второй залп. Разглядывать его результаты Грейг не стал, понимал, что в дыму это трудно, да и время уже поджимало.
— Хватит, повеселились от души, — с усмешкой произнес моряк и повернулся к сигнальщикам: — Давайте красные ракеты! Уходим в Босфор!
Через несколько секунд в небо ушли красные «шутихи», и, словно по уговору, со всех других русских кораблей понеслись вверх такие же сигналы. Команда была понята и принята и означала только одно — флоту под всеми парусами уходить на север, в узкую горловину Босфорского пролива.
Константинополь горел, бухта пылала — со времен князя Олега русские еще не «навещали» так Царьград. Три турецких линейных корабля потоплены были быстрее, чем их команды сообразили, что происходит. Фрегатов, шебек и прочих перетопили с добрую дюжину — достигнута еще одна победа, не меньше Хиосской.
Теперь предстояло самое трудное — прорваться через пролив и выйти в Черное море, что когда-то Русским именовалось. Очень трудная задача, ибо одна пушка на берегу двух на кораблях стоит. Но выполнимая — Грейг уже убедился, что турки совсем пренебрегли службою в здешних благодатных краях, а потому вряд ли Босфорский пролив будут охранять лучше, чем столицу и Дарданеллы…
Очаков
— Что творят?! Что творят?! — Семен Хорошкин даже подпрыгивал от возбуждения. Как он хотел быть на полугалерах, среди отчаянных храбрецов, что, презрев смерть, кинулись на многократно сильнейшего врага.
Однажды он видел на охоте, как собаки обложили поднятого из берлоги медведя. Носились вокруг него, однако близко не подходили — одну из их товарок медведь убил ударом могучей лапы. Но здесь были не осторожные псы — большими осами атаковали турецкие линкоры утлые челны, жало которых было намного смертоносней.
Десять пудов аммонала, запечатанного в бочонок, прикрепленный на конце длинного шеста, уходящего вершиной под воду. Турки могли разрушить полугалеру ядрами, но смертоносную начинку мощей не хватит взорвать преждевременно. Да и не знали о том, а потому и подпустили вплотную, посчитав, что те, имея всего полсотни гребцов, сдуру пошли на абордаж.
Но, может, их ошарашила замаскированная батарея из шести 36-фунтовых пушек, что запалила «греческим огнем» один из линкоров. Получилось даже лучше — завеса от специально подожженной русскими галеры смешалась с черным дымом горящего «турка», а потому «миноносцы» и подошли к турецкой эскадре вплотную и атаковали всей дюжиной — турки смогли выбить пушками только две трети дерзких корабликов — сердце Семена в эти секунды обливалось кровью.
Но затем у бортов сразу двух турецких кораблей взлетели высокие водяные столбы, и те сразу накренились, в зияющие проломы ринулась морская вода. Теперь их участь была предрешена — и пяти минут не пройдет, как поврежденные корабли лягут на борт.
Однако и смельчакам не повезло — лишь одна полугалера уцелела от взрыва собственной мины и как-то сумела отползти в дым, что укутал ее спасительным покрывалом.
— Но где еще два «миноносца»? — пробормотал Хорошкин, пытаясь разглядеть в дыму юркие силуэты. И тут ветер донес сразу два взрыва, столбы от которых взметнулись выше палубы большого линейного корабля.
— Вдвоем на одного пошли! — сообразил моряк, и тут прямо на его глазах турецкий корабль взорвался. Удачно шестом ткнули, под крюйт-камеру.
Это стало для турок последним доводом — потеряв ровно половину из восьми линкоров, «османы» дружно подняли все паруса и стали убегать из лимана. Продолжать драку с русскими они не желали, тем более что те изумили их необычным и сокрушающим оружием.
