— Я все понял! — глухо отозвался Орлов.
Он прекрасно осознавал, что этого надо придерживаться всем братьям от «А» до «Я», к прошлому возврата нет и не будет. Пусть у племянника другая жизнь начнется, и не будет он знать тайну своего рождения. Так и целее, и здоровее будет — есть такие секреты, что насмерть выжигают, особенно когда престольных дел касаются — ведь у императора два законных сына-наследника…
— Вижу, что проникся! — удовлетворенно хмыкнул Шванвич и весело подмигнул. — А потому сегодня напишешь от себя и от имени Григория письмо государыне Екатерине Алексеевне, поблагодаришь ее за искреннюю заботу о крестном сыне, которую за нее есть кому проявить. И все! Ни слова больше. Хотя края эти описать не забудь, богатства. Да и государыне подарок сделай знатный. Она блестящее, как сорока, любит.
Шванвич подхватил с блюда черпачком зернистой икры, с наслаждением пожевал. С усмешкой посмотрел на задумавшегося Ивана:
— Письмо мне отдашь, я государыне отправлю и отпишу Петру Федоровичу, что уговор сей вы свято блюсти будете. Даешь слово за себя и братьев, Ваня? Ты голова у них, старший брат в отца место!
— Даю! И крест на том целую! — Иван встал, поцеловал нательный крестик и размашисто перекрестился. Ему сейчас не терпелось…
— Да иди же к племяннику, на месте ерзаешь! Посмотри, как спит. А мне уважуху проставь, что в целости и сохранности мальца доставил. Граций своих зови, Ваня, я от женской ласки отвык!
— Спасибо, друг! Все тебе сейчас будет! А вечером мы за столом знатно посидим! Ты меня угощать будешь — хозяин-то в усадьбе сменился! То-то!
Гречиничи
— Графа Монте-Кристо из меня не вышло, пора переквалифицироваться в управдомы!
Фраза из любимой книги вырвалась сама собою. Сегодня он осознал, что полководца из него не выйдет — как был взводным сержантом, так им и остался, несмотря на то что напялил на голову императорскую корону. Не прибавляют ума чины-звания, тут мозги нужно. Хорошо планировать, зная будущее, но, как говаривал Наполеон, план существует только до первого выстрела, а там начинается сплошная импровизация…
— Кхе… Кхе!
Вспомнив гениального француза, Петр закашлялся — перед глазами всплыла книга, в которой корсиканец именовался достойным учеником Суворова, гениальным полководцем, одним из лучших его фельдмаршалов.
— А ведь он молодым лейтенантом на русскую службу просился. Вроде бы в последний год правления их Людовика, как раз перед революцией. — Память у Петра была хорошей, не жаловался. — Не сошлись в чине — Бонапарт просил майора, а ему предложили капитана. Дурни, немедленно прикажу, чтоб полковника дали…
Петр осекся и расхохотался. Ведь Наполеону только годик один, ему еще расти и расти. Но не забыть бы указание архивистам дать — пусть через пятнадцать лет напомнят.
Права ведьма — одни люди уходят, другие им на смену приходят. Права — только переиграть ее нужно. Жаль, что книгу не прочитал, а так, скользнул взглядом по столбикам фамилий и титулов. А ведь история изменилась совсем! Другая история стала — без мировых войн и революционных бурь. И к этому он свою руку приложил. Нет, не так — все свои усилия приложили, и Россия совсем иной стала.
«А ведь процесс уже пошел, и первые результаты появились. Крепостничество на целый век раньше отменять стали — это же какие последствия для экономики будут, для культуры, для благосостояния?! Ведь Россия сейчас экономически не уступает Англии — но там промышленный переворот вскоре пойдет, паровая машина на заводы придет. И мы, в свою очередь, его начнем — свободные рабочие руки есть, ресурсов выше крыши. И золото имеется… Просвещать страну нужно, школы и университеты открывать. Так что займись ты лучше, братец, этим благим делом. Зачем тебе лавры Александра Македонского, когда у тебя его тезка Суворов есть!»
Петр настолько задумался, что не заметил, как Нарцисс шустро накрыл столик исходящими паром блюдами и встал рядышком.
— Государь, извольте покушать, — тихий голос арапа вывел его из размышлений, и он почувствовал зверский аппетит. Нервотрепка последних недель закончилась, и теперь организм прямо требовал, чтобы и ему уделили внимание, а не только подставляли плоть под стальные клинки.
Угоститься было чем — тут и горячая похлебка из мелкорубленой баранины, и запеченный гусь, покрытый румяной корочкой, из-под которой сочился горячий сок. И отварное мясо — телятина, судя по всему, — посыпанное свежей зеленью, и хрустящий, с поджаренной корочкой хлеб. А главное — молодая отварная картошка, посыпанная зеленым лучком. Не местная, молдаване ее не сажали.
— Из Киева доставили? — только и спросил Петр, показав на блюдо картофеля. За распространение этого овоща он взялся с удвоенной силою, и результат дал о себе знать. Теперь посадки пошли повсеместно, а это в случае неурожая зерновых — обыденное явление — могло предотвратить голод.
— Нарочный привез, — отозвался Нарцисс и водрузил на столик кувшинчик свежего, выжатого из черешни сока. Высунув от усердия кончик алого языка, набулькал в кружку, не пролив на салфетку ни капли.
— Будь здрав, боярин, — только и сказал ему Петр, а тот на привычное приветствие ответил также обычным:
— И ты здрав будь, великий государь!
Трапеза прошла в полном молчании — Петр неспешно насыщался и думал, пораскинув мозгами. О самом наболевшем — чертовых ляхах, как говаривал Тарас Бульба.
В его времени польской проблемы как таковой у простых людей не имелось. Живут где-то братья-славяне, так пусть и живут. Это у поляков нелюбовь к русским в глазах плескалась. Здесь же совсем иное. Нет, шляхта не меньшим, если еще не большим русофобством страдала.
Дело в том, что и русские с малороссами — «украинцы» и слова такого не знали — относились к кичливым ляхам с неприязнью, плавно переходящей в стойкую ненависть. Дело в том, что граница проходила по Днепру, и пусть в русской армии на это плевать с большой колокольни хотели, но факт такой есть. Хотя поляков нет — сбежали шляхтичи в большом страхе от гайдамаков и казаков Максима Железняка и Ивана Гонты.
Сам Петр в отличие от своей супруги в той истории классовой солидарности проявлять не стал, так как закрепощать Украину, и левобережную, и правобережную, категорически не собирался. А потому крепко поддержал повстанцев, что уже выбили Барских конфедератов из Волыни.
Еще бы не выбить, если восемь гусарских полков из слободских казаков на мятежников было брошено. Теперь и на правобережье малороссийских гусар формировать начали, что вызывало гневные отповеди Варшавы.
На что вице-канцлер Бестужев отписывал, что Россия не будет смотреть, как ляхи режут православных единоверцев. И длинные перечни чуть ли не трехвековой давности приводил, указывая польские «вины и злодеяния».
От Ровно до Канева, что на Днепре, малороссы уже усвоили, что спасение в одном — под руку русского царя проситься, что вольности дарует, от ляхов убережет, и всех реестровых казаков в прежнем качестве оставит, и от души многими милостями одарит, хотя полки реестра в гусарские переименует на страх врагам.
