разговаривали две опустившиеся, сморщенные бабы.
— А говорила я, а? Я знала, я говорила, — орала одна.
— Вшивые интеллигенты! — брызгала слюной другая. — Прочухала ты их.
Заметив профессора они замолчали и шарахнулись от него как от огня, провожая ненавистными мутными взглядами. Профессор направился к слинфобачку. Все, кто знал учёного в лицо, отбегали и отворачивались от него, как от прокажённого. Беззубая старуха, молилась, глядя на слинфобачок, как на икону Дамского Угодника Николая. Увидев профессора, она перекрестила его, как ночной кошмар и в ужасе попятилась назад, словно искала спасение в разъярённой толпе людей.
Кто-то подошёл к нему сзади и сочувственно обнял как лучшего друга. Это был Вейц. Сейсмолог был пьян; говорить он не мог, но хорошо понимал что делал. Вейц плюнул в бесформенную массу крестопьян, поднял огромный кулак и пригрозил всем, кто волком смотрел на учёного.
Профессор подошёл в тот момент, когда Элис признавалась в совершении теракта. Земля задрожала у него под ногами, как в день прилёта религиозного картеля Папатриарха. Он пошатнулся, Вейц подхватил его из последних усилий, так как сам еле стоял на ногах. Профессор отцепился от друга и, как пьяный крестопьянин, попятился обратно к подъезду. Подниматься на девятый этаж не было сил. Он прислонился к холодной стене лбом и вызвал лифт, первый раз за несколько лет жизни в геттополисе.
У входа в квартиру лежала раскрытая книга. Кто-то подбросил её, когда учёный, всего на пять минут, выходил из дома. Профессор зашёл в квартиру, рухнул на кресло и прочитал несколько первых страниц. Книга была написана блестящим языком, — так умели творить только до рождения Братства. В ней рассказывалось о человеке, которого судили лишь за то, что он посмел быть прозрачным. Циничный привет от спецслужб, — профессору сообщали, что знают о нём каждую мелочь и видят всего насквозь. Ему негласно вручили повестку, — повестку на казнь.
Он посмотрел вниз, — Вейца избивала толпа, зомбированная свежими информационными новостями. Профессор ничем не мог ему помочь. Он настежь распахнул окно, затем позвонил другу, единственному оставшемуся на свободе из научного сообщества старой школы.
— Послушай, — сказал он, пропуская мимо ушей приветствия, — если вдруг позвонит Элис, скажи ей..
Профессор слеповато прищурился, — поток солнечного света, прорвавшийся в открытые ставни, как луч снайперского прицела, внезапно осветил комнату.
— Скажи ей, что она навсегда останется для меня последним утром в незнакомой стране.
